Сол Беллоу - Хендерсон, король дождя

— Ну что, ваше величество? Это Гмило?

— Плохо дело, — пробормотал король.

— Почему плохо? Вы его поймали. Какого черта? Что ещё случилось?

Но я уже и сам это понял. Пока задние лапы льва оставались на свободе, никто не мог приблизиться к нему, чтобы исследовать его уши.

— Да свяжите же ему лапы, кто-нибудь! — завопил я.

Стоя внизу, Бунам указующим жестом поднял вверх палку из слоновой кости. Оттолкнувшись от края платформы, король подпрыгнул и ухватился за трос, на котором висела клетка и который все ещё был закреплён у нас над головой. Шкив заскрипел. Лев все ещё наполовину оставался на свободе, и королю предстояло довести дело до конца. Никто не имел права встать между ним и покойным монархом.

Широко расставив ноги, Дахфу стоял на середине жерди, держась за трос.

И вдруг послышался треск. Трос лопнул, и Дахфу полетел вниз — прямо в объятия льва.

— Король! — отчаянно завопил я.

Я видел, как хищник вонзил в него когти. Видел, как брызнула кровь. Все же королю удалось скатиться со льва на землю. В мгновение ока я очутился возле него.

— Беда, Сунго, — пробормотал Дахфу.

Я стащил с себя тонкие зеленые шаровары, чтобы перевязать рану. Но кровь продолжала хлестать, как из ведра.

— Помогите! — взывал я к толпе. — Помогите!

— Я не справился, Хендерсон.

— Ах, король, о чем вы говорите? Сейчас мы отнесём вас во дворец. Дадим антибиотик, зашьём рану. Вы сами будете подсказывать, что делать: как— никак вы — без пяти минут доктор.

— Они не примут меня обратно. Это Гмило?

Я схватил верёвку и стреножил проклятого хищника. При этом я так и сыпал ругательствами:

— Мерзавец! Сволочь! Будь ты проклят!

Подошёл Бунам и осмотрел его уши. Потом, не оглядываясь, завёл руку за спину. Помощник вложил в неё мушкет. Выстрел снёс хищнику часть головы.

— Не Гмило, — прокомментировал король.

Похоже, он был рад, что тот, кто пролил его кровь, не был его отцом.

— Хендерсон. Позаботьтесь, пожалуйста, об Атти.

— Черт побери, король, вы сами о ней позаботитесь, когда поправитесь.

— Нет, Хендерсон, нет. Я больше не гожусь… в мужья. Меня полагается убить.

В толпе загонщиков уже стали раздаваться воинственные возгласы. Бунам не пускал их к нам.

— Наклонитесь поближе, — прошептал король.

Весь в слезах, я предоставил в его распоряжение моё здоровое ухо.

— Ах, король, король! У меня чёрный глаз. Я приношу несчастье. Небо послало вам в друзья не того человека. Я — разносчик чумы. Без меня все было бы хорошо. Вы — благороднейший человек на свете.

— Не валите с больной головы на здоровую. Все как раз наоборот. В первую ночь… тот труп принадлежал предыдущему Сунго. Он не справился с Муммой.

Дахфу с трудом поднял окровавленную руку и коснулся своего горла.

— Его задушили? Боже, какой ужас! А тот парень Туромбо, который не смог её поднять? Ага, он не хотел становиться Сунго, это слишком опасно. Эта роль предназначалась для меня! Меня подставили!

— Сунго является моим преемником.

— Не понимаю. О чем вы толкуете, ваше величество?

Он закрыл глаза и медленно кивнул.

— В отсутствие совершеннолетних детей мужского пола королём становится Сунго.

— Ваше величество! — Я не удержался и повысил голос, в котором звенели слезы. — На что вы меня обрекли? Нужно было предупредить меня. Так не поступают с друзьями!

— Со мной тоже… поступили…

— Слушайте, ваше величество, давайте я умру вместо вас. От меня никогда не было проку. Поздно взорвался сон души. Я слишком долго тянул и погубил себя общением со свиньями. Я — конченый человек. Мне ни за что не справиться с вашими жёнами. Так что через каких-нибудь пару дней меня отправят вслед за вами. Король! О король!

Но его жизнь была на исходе, и вскоре наступила разлука. Загонщики взвалили его на носилки, и мы двинулись к каменному домику в лощине, перед которым цвели кактусы.

В этом домике было две деревянных двери, которые вели в две маленькие комнатки. В одной положили мёртвого короля. В другую водворили меня. Я абсолютно ничего не понимал, но безропотно позволил им закрыть дверь с другой стороны и запереть на засов.

Когда-то, давным-давно, страдание имело для меня пикантный привкус. Позднее оно его утратило и стало попросту отвратительным. Но теперь, после смерти короля, страдание перестало быть объектом анализа и сделалось совершенно нестерпимым. Заточенный Бунамом и его оштукатуренным помощником в каменную хибарку в лощине, я лил горючие слезы и без конца повторял одну и ту же фразу — не то жалобу, не то проклятие: «Она (жизнь) досталась соломенным чучелам!» И дальше: «Её отдали на откуп чучелам и дебилам (то есть каждый из нас занимает чужое место)!»

Я был слишком слаб, чтобы задавать вопросы и только и мог, что проливать слезы. Неожиданно с пола поднялся человек.

— Это ещё кто, черт возьми? — вскричал я.

Человек поднял обе руки в предостерегающем жесте.

— Кто здесь? — повторил я — и вдруг узнал эту копну курчавых волос в форме японской пихты и длинные скрюченные конечности. — Ромилайу!

— Да, сэр.

Итак, ему не позволили улизнуть с письмом для Лили — сцапали, когда он пересекал черту города. Ещё до начала охоты сделали все, чтобы моё местопребывание осталось неизвестным!

— Ромилайу, король мёртв.

На его лице появилось сочувственное выражение.

— Какой человек, Ромилайу! Мёртв.

— Замечательный джентмен, сэр.

— Он верил в возможность моего исправления. Но было уже поздно. Мои недостатки слишком глубоко укоренились.

Из одежды на мне остались только туфли, трусы, тенниска и тропический шлем. Я опустился на пол и долго-долго плакал. Ромилайу никак не удавалось меня утешить.

Никогда ещё я так тяжело не переживал смерть другого человека. При попытке остановить у короля кровотечение я весь перепачкался его кровью. Теперь она высохла, но все потуги стереть её оказались напрасными. Уж не знамение ли это? Знак того, что я должен продолжить его земное существование? Но как? В полную меру моих способностей. Какие же у меня способности? За всю мою жизнь не наберётся и трех вещей, которые бы я сделал правильно. Это также разрывало мне сердце.

Так прошёл день, прошла ночь, а наутро я почувствовал себя опустошённым. Слезы высохли. Я безвольно качался на волнах скорби, как старый, брошенный бочонок. Снаружи были свет и влага, а внутри меня было сухо и темно. Сквозь решётчатую дверь розовело небо. Наш тюремщик — чёрный кожаный человек, ещё не смывший с себя побелку, — принёс еду: печёный картофель и фрукты. Ему помогали две амазонки, но не Тамба с Бебу. Все обращались со мной с отменной учтивостью. Я шепнул Ромилайу:

— Дахфу сказал, вроде бы после его смерти я стану королём.