Василий Аксенов - Бумажный пейзаж

Казалось бы, на московских улицах источник средств существования обнаружить трудно, однако это только на первый взгляд. В условиях развивающейся автомобилизации, жигулизации страны двое московских безработных с дефицитной специальностью на руках, а точнее, с доскональным знанием транспортных средств, будьте спокойны, не пропадут.

Ну вот, например, на углу Планетной и Третьей Эльдорадской вы замечаете человека, который почти в полном отчаянии корячится с заводной ручкой возле своего «Запорожца». Вы с интересом наблюдаете мучения одинокого интеллигента, который по идее-то хочет одного — будто бы на Западе пилотировать свое Транспортное Средство, и после некоторого наблюдения приходите к некоторому заключению: реле зажигания полетело к жуям, трамблер зажуярился в сосиску, не говоря уже о мелочах вроде стартера, в жуялку изжеванных щеток. Бессмысленные же движения симпатичного лет под полета в кожаной куртке вызывают улыбку.

— Простите, молодой человек, но вам, похоже, одному с вашим аппаратом не справиться.

— А где же взять специалиста? — в отчаянии вопрошает владелец, голова внизу, задница кверху. — Попробуйте записаться в автосервис! Потеряете месяц! А приобретете одни унижения!

— Специалисты перед вами, дорогой товарищ!

И вот, к восторгу владельца, за вполне умеренную плату два неплохих молодых человека из нежуликов весело, споро чинят чудовищное детище советской индустрии и день за днем превращают его в сравнительно надежное ТС.

Каждый человек, рассуждает Спартачок Гизатуллин, должен заниматься своим делом, а в нашей пошлой Организации все наоборот — кухарка управляет государством. Технический специалист вроде нас с Гошей должен починять технику — кто за? — а владелец «Запорожца» должен им просто владеть, а не натягивать себе грыжу с заводной ручкой. Кто за? — я спрашиваю. Каждый должен, как у нас в Татарии говорят, «крутить своя баранка», и вот ты, Яша, должен делать то, для чего учился, то есть писать свои книги и брошюры.

Владелец ТС, между прочим, оказался не кем иным, как Яковом Протуберанцем, философом и социологом, гигантом русской свободной мысли и светочем Самиздата.

Велосипедов думал о том, какие чудеса таит в себе Москва. Случайная торчащая из-под какой-то сломанной автомашины попка, оказывается, принадлежит властителю твоих дум, автору трудов, которыми зачитывается передовая русская молодежь.

— Кто вы по национальности, Яша? — спросил Велосипедов. — Я не ошибся?

— Нет, Игорек, вы не ошиблись, — ответствовал новый друг и клиент. — По национальности я Яков Израилевич Протуберанц, советский бесправный гражданин. Пятый пункт, друзья, — это позор нашего общества. Даже в дореволюционной России в бумагах указывалось вероисповедание персоны, а не его национальность, то есть его духовная суть, а не биологическая окраска.

— Почему «даже»? — удивился Спартачок. — Что может быть хуже этой Организации?

Оказалось, что и Протуберанцу известно имя Велосипедова: он следил за «прохождением в мировой прессе его Второго Письма Вождю, этого редкого человеческого документа».

— А ведь заочная встреча с вами, Яша, меня отчасти перевернула, — признался Велосипедов. — Ваша «Вторая реальность» совпала с моими собственными идеями о возникновении нового рабовладельческого строя, подчиненного идолу Бумаги.

Философ с удовольствием потирал руки, пружинил спортивные ножки, слегка даже подпрыгивал по ходу прогулки.

— Бумага — это не главное, друзья мои! Не думали ли вы о том, друзья мои, что общество, ставящее своей высшей целью удовлетворение своих собственных нужд, работает вхолостую, живет бессмысленнее, чем мох на болоте?

— Думали! Думали! — отвечали друзья его.

Они обычно прогуливались втроем вдоль линии безобразных гаражей-самоделок на задах улицы Восьмого марта.

— А вот меня, друзья мои, — признавался Велосипедов, — честно говоря, очень пугает, мороз по коже, мое второе существование в официальных бумагах, в кабинете следователя КГБ. Кажется, что чем больше ты там разрастаешься, тем меньше становишься в жизни.

И он проиллюстрировал свое признание крупной дрожью. Яков Протуберанц старался его ободрить:

— Чудовищность нашей бюрократии определена бессмысленностью нашей метафизической цели в масштабах полной онтологии.

Протуберанц обычно небрежно держал под мышкой пару-тройку своих новых переводов, ну там «Вторую реальность» в издании Эйнауди по-итальянски, или по-английски выпущенную «Пингвином» на весь мир, ну там израильский выпуск «Конец тоннеля?», ну там какая-нибудь статья в периодике США… Он обычно объяснял это чистой случайностью, просто вот только что, на бегу один американский журналист передал, вот поэтому и под мышкой, но друзья, конечно, понимали, что Яша хочет похвалиться своими достижениями, и не осуждали его.

Иногда к троице, сменившись после дежурства, присоединялся майор Орландо. Он приносил с собой закрывающуюся на «молнию» хозяйственную сумку. Содержимое ее доказывало, какое большое значение придает майор мужской дружбе.

Четверка выкатывала из гаража протуберанцевский «Запорожец», забиралась внутрь и многочасовыми дискуссиями опровергала обязательность знаменитой московской «тройки», доказывая эффективность квадриги.

— Наша страна катится в пропасть, — иногда сообщал секретные сведения майор Орландо и в таких случаях скрипел зубами. — Эх, жаль, не выдают нам к оружию патронов…

— А вы бы знали, Густавчик, что делать с патронами? — спрашивал наивный философ.

— Дело в том, что знал бы, — чеканный лик тореадора затуманивался явно притворной грустью.

Какая вдруг неожиданно свободная и не лишенная даже душевного комфорта жизнь открылась вдруг Велосипедову после изгнания с работы: работай сколько хочешь, можно даже много работать, и на собрания не гонят, не нужно разоблачать империализм. Однажды только, когда засиделись у гаражей допоздна, вздохнул печально Велосипедов — дескать, не увидеть мне теперь больше Болгарской Народной Республики.

— И ничего не потерял, — сказал Спартак. — Я там был, там хорошего мало.

— Как же, Спартачок, ты не рассказывал никогда о своем путешествии? — изумился Велосипедов.

— Паршивая история, вот и не рассказывал. Мы туда на туристском пароходе приплыли, высадились в Варне, а милиция там с ходу стала нас хватать и волосы стричь — не разрешается там длинные волосы. Мы говорим: не троньте нас, мы советские! А менты нам в ответ: а мы что, не советские, что ли? Там, фля, в Болгарии, процветает все та же Организация…

Конечно, безработица и на финансах отражалась очень благоприятно. Клиентов у них оказалось навалом, и в основном благодаря другому велосипедовскому новому корешу, самому молодому Народному артисту Советского Союза Саше Калашникову. В основном, конечно, были это жильцы и жилицы жилтоварищества «Советский балет».