Владимир Лобас - Жёлтые короли. Записки нью-йоркского таксиста

– Садись, садись! – и она уже на заднем сиденье.

– К сожалению, мисс, я не имею права брать второго пассажира, пока не отвезу первого.

– Но я опаздываю!

– Куда? – в короткое это слово я уж постарался влить по меньшей мере галлон сарказма. История не нравится мне чрезвычайно. Не хочу я, чтоб они оставались вдвоем на заднем сиденье! За спиной гудят машины, я не трогаю с места:

– Выходите, мисс.

– Эй, кэбби, кончай комедию! – негр выходит, громко хлопнув дверцей.

– А деньги?! – выскакиваю я вслед за ним. Ну, что мне делать? Догонять этого хамлюгу, а машину – бросить? Водители, чертыхаясь, объезжают мой чекер…

– Он оставил деньги! – кричит через окно проститутка. Когда я возвращаюсь, она указывает пальцем на скомканные доллары в «кормушке» и, как ни в чем не бывало, спрашивает:

– К десяти часам в Вилледж, в Университет мы успеем?

– Сейчас уже пять минут одиннадцатого… Злюсь я еще и потому, что не знаю толком, где в ГриничВилледж находится университет. Опять придется кого-то спрашивать, переспрашивать… Но, оказывается, нам нужно сделать всего один поворот – на Пятую авеню и доехать до самого ее конца, до Арки.

– От Арки я пройду пешком, это рядом, – объясняет мне, таксисту, пассажирка, которая и сама-то в Нью-Йорке со вчерашнего дня…

Из Мичигана. Собирается здесь учиться. На десять ей назначил декан. Но она не очень огорчена тем, что опаздывает. Она все равно опоздала – на несколько месяцев. Заявление о стипендии нужно было подавать еще весной. Впрочем, и это не так уж важно. Главное, что в свои семнадцать лет она твердо знает, чего хочет – стать актрисой.

– Послушай, будущая знаменитость, – говорю я, слегка смущенный тем, что с первого взгляда пронзаю покамест не каждого пассажира. – Ты хоть понимаешь, кто это был?

– А кто?

– Нехороший парень, опасный парень. И особенно – для тебя.

– Вы говорите это только потому, что он черный!

– Неправда. Ты видела, как он одет…

– Он не сделал мне ничего плохого!

– А может, просто не успел? Он позвал тебя в машину, и ты – села. Он только что курил, – привираю я, – гашиш…

– В самом деле? – откликается она с неподдельным интересом.

– Если бы он пригласил тебя в бар…

– Не надо, пожалуйста, – просит девчушка. Пересела на откидное сиденье, высунулась в кабину через окошко перегородки и показывает язык. Я, конечно, растаял.

– Ox, – говорю, – артистическая ты натура…

Заметила синюю карточку, поинтересовалась, из России ли я.

– Почему вы оттуда уехали? Ведь это страна, где все принадлежит всем.

– А кто рассказал тебе о России?

– Преподаватель истории.

Воображение, мое тотчас рисует: просветленное лицо, эрудит, марксист, кумир старшеклассников…

– А что ты будешь делать, если тебя не примут в университет?

– Не знаю. Поживу пока здесь, мне тут нравится…

– А где ты – «поживешь»?

– У подруги. У нее студия на Саттон-плэйс. [20]

– И мама разрешит тебе остаться в Нью-Йорке?

– Маме теперь не до меня: она ждет ребенка, выходит замуж…

Я заглянул в бездонную голубизну ее глаз, и мне стало не по себе. Если ее угостить выпивкой, она – выпьет, если кокаином – понюхает. Она пойдет с каждым, кто будет держаться с ней, как товарищ, на равных; и единственное, чего не позволяют ей сегодня ее убеждения – это мучить животных. Сквозь какие испытания предстоит пройти этой нежной доверчивой девочке?..

Но работа в такси не способствует углубленным размышлениям, это – калейдоскоп. Глянешь в него – открывается яркая, ни на что не похожая картина. Миг спустя видишь уже другой волшебный орнамент, повертите эту игрушку в руках и скажите, какое изображение оставило след в вашей памяти? Никакое. Запомнилась только феерия… Вот так и в такси. Смена впечатлений происходит при каждом включении счетчика. Не прошло и получаса, как я уже успел подружиться с дюжим альбиносом.

Сзади раздался какой-то звон, и новый пассажир, на которого я еще не успел взглянуть, вскрикнул:

– Сэр, у вас тут что-то забыли!..

Я просунул голову за перегородку и увидел промокший, расползающийся на глазах бумажный пакет, из которого сочилась – кровь!.. Выскакивая из кэба, я стукнулся головой о раму, ойкнул и, придерживая ушибленное место, открыл заднюю дверцу: мой пассажир вытирал окровавленные руки краем оберточной бумаги. На полу лежали бутылка виски и бутылка вина. Из разодранного пакета вываливались ломти мяса…

– Пакет оставила парочка гомосексуалистов: молодой и моложавый. По дороге в Колумбийский университет они целовались, – пожаловался я альбиносу.

– У нас в Оклахоме, – сказал альбинос, – они не посмели бы так себя вести!

– Придется возвращаться к университету, – с досадой сказал я.

– И думать не смейте! – прикрикнул на меня пассажир. – У нас в Оклахоме этих паршивцев вытащили бы из кэба посреди улицы и такого духу им дали бы!..

– С мясом-то что делать? Выбросить?

– Как можно?! Это же великолепные бифштексы.

– Все равно пропадут. Жарища. А мне еще долго работать. Если хотите – забирайте.

– Погодите минутку! – и мой пассажир скрылся за дверями продуктового магазина. Что взбрело ему в голову? Какого лешего я должен его ждать? Но альбинос быстро вернулся. Вид у него был озабоченный. Он принес пустые пакеты, прозрачный кулек с кубиками льда, споро все перепаковал и не без торжественности вручил мне аккуратный сверток:

– Теперь можете ездить по жаре хоть целый день!

Нужно ли тратить слова и расписывать, какими задушевными друзьями прощались мы четверть часа спустя?..

Но едва альбинос растворился в толпе, как счетчик в моем кэбе снова щелкнул, картинка в калейдоскопе сменилась, и я опять – подружился. С раввином из Тель-Авива. Он хохотал до слез, когда я рассказал, как джентльмен-южанин подбил меня присвоить бифштексы и выпивку, чтобы проучить гомосексуалистов.

Отсмеявшись, ребе клацнул замочком старомодного саквояжика, извлек из него кипу [21]протянул ее мне. В этом сумасшедшем городе, в этом Вавилоне, еврей, который забывает, что он еврей – плохо кончит… Поняв, что угроза на меня не действует, раввин сделал жалостливое лицо и попросил:

– Ну что вам стоит? Наденьте хоть на минутку, пока довезете меня до «Хилтона». Ну, доставьте мне такое удовольствие…

Я надел кипу и запел субботний гимн:

– Элия, гуга неви!..

– Элия, гуга тешби! – подтягивал ребе.

Мне опять было так хороню! А раввин не мог мною налюбоваться:

– Если бы вы только знали, как вам к лицу эта кипочка, вы бы ее никогда не снимали!

По дороге в «Хилтон» мы должны были заехать на Сорок седьмую улицу: «забрать кое-что» – сказал раввин.

Как только он ушел, возле моего чекера появился какой-то красавчик. Брюнетик, набриолиненный, все на меня посматривает. Я смутился и снял кипу. Но красавчик по-прежнему не сводит с меня глаз. Я тоже стал смотреть на него. Тогда, наконец, он сказал: