Василий Аксенов - Простак в мире джаза, или Баллада о тридцати бегемотах

Намысловскому тесно в рамках квадрата. Он изгибается, на лице его мучение, он словно хочет что-то соскрести, содрать, сорвать какой-то последний ненавистный ему покров.

Снова это ощущение попытки прорыва, мучительной тяги к какому-то неведомому совершенству.

Я беседую с кандидатом математических наук, а может быть, физических наук, словом, каких-то очень серьезных наук Владимиром Виттихом, руководителем Новосибирского ансамбля.

— Скажи, пожалуйста, что ты думаешь об эксперименте в джазе, о фри-джазе, например? Вот я не могу слушать Орнетта Колмена…

Виттих ухмыляется в бороду.

— А для меня это очень интересно…

Услышав этот разговор, возле нас остановился темпераментный, словоохотливый пианист Николай Капустин.

— Понимаешь ли, Вася, когда-то и «бибоп» казался диким и невероятным, а теперь, должно быть, даже ты… прости, может быть, я ошибаюсь…

Я смущенно кашляю в кулак.

— Да-да, даже я… Конечно, эксперимент необходим, но вряд ли он доступен простому любителю, немузыканту…

— Эксперимент всегда обращен внутрь — и в литературе, и в пластике, и в музыке.

— Джаз для джазистов? Поэзия для поэтов? Скульптура для скульпторов? Вы могли бы играть в темной, пустой комнате?

— Это философский вопрос, об этом на ходу не скажешь. Темная, пустая комната — это идеал, но артисту джаза нужны слушатели и зрители.

— А если они его не понимают?

— Но он их зовет…

Прошлой осенью мы сидели с моим приятелем Абэ Кобо в подвальчике токийского джаз-клуба «Сэто». Подняв свой крепкий писательский палец, Абэ Кобо сказал:

— Писатель должен есть много джаза, часто и много, большие сочные ломти настоящего джаза!

Каждое утро с десяти до часа я толкался на "школе джаза", притворялся музыкантом — то ударником, то трубачом, — обнаглел даже до того, что начал задавать специальные вопросы, ну, скажем:

— Алло, Бу, у вас какой номер мундштука?

Кончает композицию стокгольмский квартет Яна Йоханссона. Любезный хозяин «школы» Райво Таммик пытается перекричать восторженный гвалт и свист:

— Ребята, задавайте вопросы!

— Какие еще вопросы? — снисходительно пожимает плечами восходящая звезда саксофонист Роман Кунсман. — Мы и сами все знаем. Пусть лучше еще раз сыграют.

Однако вопросы все-таки задаются:

— Алло, Бу, у вас какой номер мундштука?

И вот в этой утренней толкучке я снова теряю свой спасательный значочек и снова чувство одиночества и непричастности охватывает меня. Представляю, с каким презрением отвернется от меня музыковед Александр Медведев и все мои новые знакомые, включая Нину Большакову. В отчаянии подхожу к трубачам, собравшимся вокруг рыжего Бу Бронберга, плетусь к ударникам, столпившимся вокруг Бартковского, и тут вижу на полу моего дорогого с сиреневой ленточкой. Как его не раздавили сапоги ударников? Мистика, да и только!

Форум джаза. Разгорались страсти. Высказываются самые разные точки зрения. Бушуют авангардисты.

— Товарищи, не будем себя обманывать. Мы называем наши темы «Жар-птица», "Иван-царевич" и делаем вид, что создаем свой особый, национальный, ни на что не похожий джаз. Это фикция!

— Основа джаза — импровизация, а ее не назовешь никак, ей не нужна никакая литература. Джаз — это интернациональное искусство.

— Извините, товарищ, ваша формула — подобие кастрации. Все мастера обогащали джаз за счет фольклора. Вспомните «босса-нову», вспомните арабские темы. Русский фольклор пока еще только тронут нами, а какие уже дал результаты! "Господин Великий Новгород" Товмасяна, "Ночь на Плещеевом озере" Громина, «Иванушка-дурачок» Лукьянова…

В начале пятидесятых годов в Казани обосновался оркестр репатриантов из Шанхая, известный сейчас всем оркестр Олега Лундстрема, "короля свинга восточных стран", как его называли в шанхайском сеттльменте. Я тогда учился на первом курсе медицинского института, был прилежным студентом и на танцы не ходил, так как не мог освоить сложнейших падепатинеров, вальс-гавотов и миньонов, которые танцевала в те времена передовая молодежь. Но вот по городу пошли слухи о таинственных, сказочно — романтичных «шанхайцах»…

Форум джаза. Ораторствует элегантный теоретик средних лет.

— … почему преобладает драматизм, почему возникает какой-то надрыв, вымороченный трагизм, меланхолия? Мы забываем о том, что джаз — это прежде всего веселое, озорное искусство. А разве мы не можем играть насмешливый, иронический джаз? Возьмите «ЧП» Бориса Фрумкина или композиции виброфониста Гарина — это блестящие озорные пьесы…

Встает ленинградец с маленькой бородкой а-ля Телониус Монк, столь модной сейчас среди джазистов.

— Вот мы говорим о том, можно ли играть русский джаз. Фольклор вовсе не обязателен для того, чтобы играть по-русски. Нужно просто быть русским в душе, глубоко чувствовать дух России, и тогда будет русский джаз. Вы спрашиваете, почему драматизм, надрыв, меланхолия? Потому что русский джаз идет от Достоевского.

Оркестр «шанхайцев» тогда распадался. Да и разве можно было себе представить существование настоящего свингового оркестра в те годы, когда даже танго кодировалось наименованием "танец медленного темпа"! Лундстремовцы группами играли на танцах в Доме офицера, в кинотеатрах и ресторанах, а мы ходили их слушать, потому что они иногда играли не только падепатинеры. Вся моя юность была слегка озарена этими «шанхайцами», как огнями далекого ночного мира.

— А где сейчас Модин, Деринг, Бондарь, Баранович? — спрашиваю я Олега Леонидовича.

— Этот там-то, этот там-то, — отвечает он, — а Баранович умер.

— Как?

— Очень просто. Жора Баранович умер.

Ну что ж, он умер, и сейчас его нет на сцене, но я и мои товарищи никогда не забудем, как он вставал в синем табачном тумане дрянного ресторанчика, розовощекий и здоровый, и играл "Сан-луи блюз" на своей золотой трубе.

Форум джаза. Выступает московский композитор.

— … и я должен прямо сказать, товарищи, некоторые наши молодые музыканты еще не умеют как следует играть блюз, а уже тянутся в авангард.

Голос из зала:

— Так что же, прикажете мне возвращаться назад к Чарли Паркеру? Этого не будет!

— А вы откуда, товарищ авангардист?

— Я из Тюмени!

Однажды, кажется, единственный раз за все мои казанские студенческие годы, они собрались вместе, и ослепительные каскады, обвалы свинга потрясли тогда юношеское воображение. Появились подражатели. Кажется, в пятьдесят втором году при Доме ученых возник молодежный оркестр, в котором играли будущий астроном саксофонист Эрик Дибай, будущий математик пианист Юрий Яковлев, будущий педагог басист Юрий Елкин… Их называли "малые шанхайцы". Разумеется, исполнялись в основном танцевальные вещи, но по тогдашним временам и это было чудом. Приезжие москвичи хватались за головы: в Казани существовал джаз!