Александр Покровский - Кот

И я им ответил, что совершенно удовлетворен предлагаемым объяснением причин замедления хода теплохода "Комета", произошедшего из-за несвоевременного обрастания крыльев вышеуказанными водорослями, и рад тому, что дело завершилось столь мирным образом, а еще сообщаю, что в результате убытия моего в длительную командировку, о чем прилагается обстоятельная справка, я не смогу получить деньги за билет и прошу это сделать начальника Мурманского пароходства товарища Неглинного М.Ф., то есть получить за меня три рубля (прописью) семьдесят пять копеек (цифрами) на пирсе № 15, для чего пересылаю доверенность на его имя, заверенную по установленной форме подписью должностного лица и печатью, и прошу его же передать эти деньги в существующий на подобные добровольные пожертвования "Фонд мира", а мне достаточно будет прислать квитанцию о том, что эти деньги туда посланы, о чем заранее благодарю всех членов пароходства от лица фонда.

Я старпому доверенность подсунул, и он ее заверил, не читая.

И мне ответили: "Хватит издеваться!" - и прислали по почте квитанцию.

А я потом старпому показал свою переписку и копию доверенности, которую он подмахнул, не глядя.

Вот он смеялся!

Валера - командир пятого отсека. Наглый, нахальный, любопытный.

Он недавно на командира соседей наткнулся, наступил на него и чуть было не уронил, отстранился, наклонился к его нагрудной бирке - командир у соседей очень мелкий - прочитал вслух: "Ко-ман-дир!" - и потом только сказал: "Из-ви-ни-те!"

Если у него в отсеке что-либо происходит, Валера тут как тут: во все вмешивается - лезет, лезет, лезет.

Как-то наш доктор в море задумал аппендицит морячку резать - так Валера сейчас же оделся во все белое и к нему в амбулаторию:

– Музики! Я к вам на помось иду!..

Валера ростом с башню: один метр девяносто семь сантиметров - ерунды до двух метров не хватает, - и у него небольшой дефект дикции.

– Музики!..

А доктор всё у себя помыл и продезинфицировал - лампу два часа держал, - разложил, закрепил, приготовил и начал операцию (вниз проходим, сразу справа, если нет, то за печенью посмотреть), и теперь от напряжения только мелко подрагивает, словно среднеазиатская саранча перед перелетом, а мичман-санитар - рядом, в полной готовности подать ему, что попросит, - смотрит в глаза, как боевая собака.

– Слыште, музики! А музики! Слыште!.. И тут доктор - под руку ведь - задевает сосудик, и тот под давлением начинает фонтанировать кровью во все стороны, неуловимый. Всё сейчас же костенеет.

А Валера, как только увидел кровь, так и потерял сознание - пошатнулся и сначала медленно, а потом все быстрей повалился вбок. О стену головой - бряк! - и сполз на пол.

Мичман чисто рефлекторно дернулся в его сторону, а доктор ему как заорет:

– Стоять!!! Стоять!!! Не трогать! Сам! Сам, сука, уползёт!

И - о, чудо! - Валера пришел в себя и выполз.

Сам, сука.

У морозовцев командир - дрянь. Его так и зовут: Наша Мерзость. Он любит расположиться в проходе и ноги на что-нибудь положить так, чтоб проход перегородить, а ты, если пробираешься, то должен у него спросить разрешения, а он не торопится, любит потомить, а то и вопрос тебе какой-нибудь задаст: из устава спросит.

А в специальности - жуткий дурак. Сколько из-за него горели: что-то включит, да не то, а потом сам же объявит тревогу и огнегаситель даст на неподготовленных людей.

А штурмана своего он постоянно в жопу колет. Циркулем.

Как штурман в штурманской своей над картой стоит - конечно, раком. Вот он подберется к нему сзади и уколет.

А тут их штурман заболел, и меня к ним прикомандировали на задачи в море идти.

Что такое задачи для штурмана? Это кошмар: ни сна, ни жизни.

И вот стою я после всплытия над картой раком, и тут вдруг сзади боль раздирает - до пищевода пронзает.

И я, чисто машинально зверею, хватаю еще один циркуль, разворачиваюсь - а там он, ухмыляющаяся рожа, - и я ему в бедро как всадил, вытащил и ещё, и ещё раз.

Он обалдел, кровища - а меня не остановить. Я кричу ему: "Прекратите! Прекратите!" - а сам все втыкаю в него циркуль и втыкаю.

Наконец он от меня побежал, да в дверь никак не попадает; попал - никак по трапу не спустится, а я за ним, догоняю и колю, догоняю и колю.

Он через переборку нырнул, дверь задраил и на болт закрыл, чтоб я не ворвался.

А я перед дверью стою, циркуль сжимаю, а сам ему говорю: "Товарищ командир, откройте, я хочу извиниться перед вами за свою несдержанность".

А он мне через дверь говорит: "Фигушки!"

И правильно. Вот только бы открыл, я б ему - и в глаз! И в глаз!

Мы с Вовкой Кочетовым при погрузке продуктов ящик красной икры свистнули.

Не с тем, конечно, Кочетовым, который мог в гальюне нассать от двери и до окна, а с другим, который был на нашем корабле военным медиком, и еще однажды он на лошади сдуру по поселку ездил: шел он росистым утром на службу, вдруг видит лошадь, он на нее, а она понесла - в общем, до обеда скакал, за что имеет взыскание от командира базы.

А тут погрузка - продукты идут струей, а в боковую струечку попался ящик. Открыли - икра.

А её уже спохватились, ищут.

Конечно, можно было сознаться: мол, совесть замучила и прочая ерунда, но тут нас "жаба задавила" - жадность замучила.

Тем более что интендант - жулик, и мы так решили: пусть ему сделают больно.

И потом он так рьяно ее искал - слюни до колена, что даже неприлично выглядел со стороны.

Ничего, решили мы, пусть хоть раз пострадает за дело.

А старпом уже розги для него приготовил, и мы этот свист с удовольствием икрой заедали, потому что приняли решение съесть ее до последнего зернышка.

Вовка меня каждый день уговаривал: "Ну, Васенька, ну еще капельку!" - а я ему говорил: "Уже не могу! Не лезет!" - но жрал.

А потом мы в ночи пустую банку мяли и сами в мусор зарывали - в этом деле никому нельзя доверять.

А интенданту выговор впаяли, что мы с Вовкой, который, пока ест, вечно всю рожу в икре вымажет, единогласно одобрили.

А икра, такая зараза, к гортани прилипает так, что ее только бургундским и можно смыть.

Но тут мы оказались жутко предусмотрительными и бургундского тоже наворовали.

Я его немедленно узнал. Вместе служили, но тогда он вроде ростом меньше был, что ли.

А тут - гора, метра два в высоту и столько же поперек.

Он мне сразу:

– Узнал?

– Узнал, - говорю.

И он мне руку пожал - я как в тиски попал.

– Слушай, - говорит он, отпуская мою руку, - у меня к тебе дело. Мне тут все твердят: "Геннадий Петрович, а чего вы рассказов не пишете? Мы же, как соберемся где, так вы здорово рассказываете, всякие случаи. Вот бы вам записать". Вот и я думаю: пора. Кратко о себе: служил. Потом в диверсанты поменялся. Там пять лет отлопатил и получил все, что положено, вплоть до простатита. Ушёл на командную должность. Потом - академия. Далее - перестройка, и всех на хер. Пошел в демократы. Думал, там люди, оказалось - дерьмо. Покрутился среди нынешнего ворья - не моё. Не могу на развес родиной торговать. Какой из меня чиновник. Я их, как вижу - рука сама пистолет ищет. Человек я решительный, могу и на месте кончить. Ушёл. Сперва в бизнес. Нефть. Перестреляли всех. Думаю: хватит. Каждый день похороны. Ушёл в народное образование. Оказалось, тут полно наших. Военные кафедры - это все мое. Я учить люблю. Получается. И результаты неплохие. Видишь, как оно растет, и в этом частичка твоего труда имеется. Теперь о главном: насчет письма. Я напишу, конечно, но это все не то. Когда рассказываю - смешно. Замолчал - все захлопнулись. Записать можно, только будет ли так же весело на бумаге? Как считаешь?