Михаил Веллер - Любит – не любит

— Так как?

— Ты прекрасно знаешь, что я никуда с тобой не поеду.

— Нет, как хочешь. Извини. Счастливо.

Пи-пи-пи — сказала трубка ей в ухо. Ну, и что делать?..

Пораньше с утра (успеть!) позвонила ему на вахту общаги:

— Что ж ты так быстро бросил трубку? — съязвила.

— Ты-ы? А мне показалось…

— Это мне показалось. Если ты на полпути поцелуешь руку и выпрыгнешь из поезда — милая перспектива.

Он засмеялся.

— Скажи сам: с тобой можно куда-нибудь ехать?

— Со стороны виднее. Не только со мной — нас пятеро. Поезд в шестнадцать десять.

— Не уверена, что смогу. В общем, идея заманчивая…

— Билет по студенческому — треха, ну с собой двадцатку.

— А жить там где? Или блат в гостинице?

— У Володи знакомый художник, оставит мастерскую. С камином!

Вале нарисовался вечер, огонь в камине, островерхие таллиннские крыши, компания: один обязательно в старом кресле-качалке, остальные — на матрасах вдоль стен… кругом — картины, мольберты, холсты, запах красок… и художник — бородатый, в растянутом грубом свитере, дымящий трубкой. Хотелось отчаянно.

— Если к обеду не разболеюсь окончательно, — соврала, — то можно подумать… Не обещаю, но на всякий случай ждите.

— До четырех часов в зале, где кассы, — у буфета.

Он не упрашивал…

Пришлось звонить матери на работу, строить легенду о выпавшем срочно месте в двухдневной турпоездке от института, выслушивать сомнения на повышенных тонах… «В конце концов, тебе двадцать лет, ты взрослая девушка, что я могу поделать — взаперти тебя держать? — Мать что-то чуяла, и правильно чуяла… — Только позвони нам сразу, как добралась».

Ларик ждал на Варшавском вокзале, грея ладони о стакан с кофейной бурдой.

— Слушай, — неловко признался он. — Ничего не получилось…

— Что не получилось? (Опять!..) Негде остановиться? Или — поезд отменили, путь взорвали? — она полыхнула злым прищуром.

— Да нет, — вздохнул он. — Просто они не поехали. Там личные отношения… короче, разладилось. Извини…

Он вытащил из кошелька билеты:

— Надо пойти сдать. Или прямо продать в очереди…

Один билет у них схватили сразу, потом еще два. Ларик взглянул на два, оставшиеся в руке, на часы поверх расписания:

— Четыре минуты осталось. А может — рванем! А? Честно говоря, я уже настроился.

Она молниеносно прикинула время до вагона — и не отказала себе в наслаждении сыграть теперь на его нервах небольшой ритмический танец.

— Что-то скучно без компании… Да и не успеем уже.

— Да, разве что галопом, — согласился он легко.

Она взглянула невинно:

— Слушай — а почему ты с сумкой? раз все распалось?

— Так я ж прямо с работы, — удивился он. — С утра все с собой взял, иначе не успеть.

На часах оставалась минута с половинкой.

— Вообще-то мы старые друзья, — неторопливо проговорила она, следя за реакцией на слово «друзья».

— Вот я и подумал, — спокойно согласился он, хватая протянутую ему сумку.

Запыхавшись, они вскочили в последний вагон при негодующем вопле проводницы.

Их кресла были лицом по ходу движения. Оледеневший Ленинград со стуком выпускал путешественников из своего каменного лона.

Ларик извлек из сумки бутылочку с коньяком и четыре мандарина.

— За благополучный проскок! — приветствовал он. — А то не по-джентльменски получилось бы — пригласить девушку, а потом отказаться.

— За джентльменов, — ответила она. Стало тепло: он действительно хотел поехать с ней, а не блефовал. Еще посмотрим, Катенька, чего стоят твои прожекты!

А ночевать — вдвоем?.. Отмахнулась от этой мысли: э, разве не спали они в одной комнате. Но мысль посвечивала запретным, тем самым; она не спрашивала ничего.

Запасливый Ларик разложил Конан-Дойля и Сименона, — не читалось: болтали, смотрели в окно. В Нарве он добежал до буфета, принес в свертке горячие пирожки и бутерброды, Валя налила кофе из термоса.

— Слушай — как мы хорошо едем!

Потом он раскрыл коробку со «скрэбл», каковая игра по-русски получила официальное название «эрудит»: играли в слова…

Летящий пейзаж затягивало темью, электричество задрожало в стеклах, вагон постепенно пустел.

Над перроном горела латиницей надпись «Tallinn», звучала непривычная чужая речь, и Валя почувствовала дух заграницы.

— Нам теперь куда?

— Может, погуляем немного сначала?

— Конечно! А сумки не тяжелые?

— Да ну, одна на плече, вторая в руке. Пошли…

За подземным переходом углубились в витую булыжную улочку. Древняя стена в подсветке прожекторов вздымалась над заснеженным парком. Экспрессивные афиши с непонятными надписями пестрели под фонарем длинной вереницей. Крохотные проулки отделялись от улицы; свежевыпеченной горячей сдобой пахнуло из низких воротец.

Улочка трудолюбиво взобралась на взгорбок и распалась между теснящихся углов на рукава; по лесенкам и подворотням Валя и Ларик спустились на игрушечную площадь; трубач на шпиле ратуши пронзал вишнево-черное небо, лепившиеся друг к другу пряничные домики светились стрельчатыми окнами. Прозрачные серые хлопья плыли на фоне луны, яркой и четкой, как на японских гравюрах.

— Красиво-о… — протянула Валя.

— Дарю, — простер руку Ларик. — Не жалеешь, что увидела?

— Пока нет!

Он изучил карманный план города, повел ее за повороты вниз, за перекрестком светилась модерная башня отеля «Виру».

— Нам на сороковой автобус. Езды десять минут.

Автобус вывернул в конце концов на современную безлико-коробочную улицу. Они куда-то свернули за магазином, обошли крохотный парк и углубились меж двух рядов двухэтажных строеньиц, перед которыми росли елки и рдели в редком свете окошек гроздья рябин.

— Ты здесь когда-нибудь уже был?

— Впервые в жизни. Просто строители хорошо ориентируются в городской местности.

Сверил номер на домике с записанным, взял ее под руку и ввел в подъезд. Не поднялись по лестнице, но спустились на несколько ступенек вниз и оказались перед обычной дверью, ведущей в полуподвал.

Валя предполагала, что мастерская будет на чердаке, в мансарде; жаль… но тут тоже неплохо…

— А он дома? — спросила она про художника.

— Хм. Посмотрим, — ответил Ларик и вытащил из-под кнопки звонка записку: «Уехал до понедельника. Ключ под ковриком. Прошу быть как дома». Нагнулся и из-под половичка извлек ключ.

Замок щелкнул.

Ларик протянул руку и повернул выключатель:

— Прошу входить!

Мастерская промерзла. Не раздеваясь, быстро осмотрелись. Крохотная прихожая переходила в кухню, скошенную и безоконную: электроплитка, старенький холодильник, посуда на полке, в углу — поленница вкусно пахнущих березовых дров.

— А зачем дрова? Для камина?

— Здесь парового нет. Видела трубы на крышах?