Евгения Дебрянская - Учитесь плавать (сборник)

Лиданька жила одна. Три года назад единственный сын Толик переехал в маленькую однокомнатную квартиру в другом конце города. Они не ругались между собой, но и дружбы особой не водили. Встречались редко, только по делу. Но Лиданька не скучала.

Вот и сегодня, в первый день отпуска, она ждала гостей. С утра сходила в магазин и купила кое-что к столу. После обеда заснула, а проснувшись, долго не могла понять, который час, утро или вечер. Наконец, около зеркала сообразила и пошла приводить себя в порядок. Пощупала в шкафу новый китель, еще не надеванный. Приставила, не снимая с плечика, вскинула прическу, но вспомнила, что Галина, ее лучшая подруга, не любит этого и спрятала на место. Достала крепдешиновое, в желтую полоску платье, длинное, почти в пол, встала на каблучки, «неплохо, неплохо», — покрутилась, запихнула атласные лямки лифчика под тонкую ткань и вышла на балкон.

Вечерело. Нежно-розовый закат сочился меж домами.

Внизу из такси выпрыгнула Галька, а следом какой-то мужик. «Что за тип? Новенький? Этого еще не хватало», — заторопилась к двери Лиданька.

В 18 лет Галька попалась на краже. Лиданька к тому времени заканчивала школу милиции. Гальку выпутали. Как, каким образом — неизвестно, но эта тайна сковала дружбу девушек навеки. Лиданька зорко следила за подругой, чтобы та не проболталась, особенно по пьянке, или с каким-нибудь мужиком в постели, поэтому мужик всегда у них был один на двоих. Они и забеременели вместе от одного дальнобойщика. Галька на пятом месяце выкинула, а Лиданька родила сына. Галька возненавидела Толика с первой минуты и, прижимая малыша, шептала: «Так все пальчики и обломала бы».

— Парит, к грозе, как пить дать. Знакомьтесь, Борис, — парочка впорхнула в прихожую.

— Лидия, — Лиданька внимательно оглядела гостя и пошла в комнату. «Надо бы его в душ сразу, разглядеть, хилый какой-то».

— Вот ты, Лида, говорила, что селитер во мне живет, — Галина скинула платье, осталась в нижней рубашке, — а Боренька не верит, думает, что не селитер, а змей это.

Гальке в этом году отпраздновали полтинник, и она могла быть все еще интересной, если бы не патологическая, синюшная худоба. Лиданька каждый раз с отвращением наблюдала, как погребаются под очередным любовником ее кости и была уверена, что ебут Гальку из жалости, все равно, что калеку.

— Какой такой змей? — развеселилась Лиданька.

— Кун-да-ли-ни, — Галька вскинула глаза на Бориса, и тот кивнул в ответ.

Лиданька поджала губы, она не терпела загадок и не любила образованных людей. Борис ей показался из этих, поэтому и определила для себя, что надо бы его сначала в ванной рассмотреть. «Было бы из-за чего насмешки выслушивать».

— Боренька все чакры обещал мне очистить для общения с тем миром, — Галька прыгала вокруг стола, расставляя рюмки, — он ведь доктор.

— Вон оно что! — улыбнулась Лиданька, — у Наташки увела?

— А то как же! Все уши прожужжала: «Т-а-к-о-г-о завела, с т-а-к-и-м познакомилась, бесплатно бюллетенить буду..».

Наташка была их общей подругой. Галька и Лиданька, не сговариваясь, пытались расстроить ладным колесиком катящуюся маленькую Наташкину жизнь, но ничего не получалось. Боренька, пожалуй, был их первой удачей.

Выпили, Лиданька лишь пригубила и поставила рюмку на стол. Сидела в нарядном платье, гадала, не сводя с гостя глаз: «Осилит ли двоих?» Галька включила магнитофон, задернула шторы и опять схватилась за выпивку.

— Ну, Bambina, за отпуск, куда поедешь, если не секрет?

— В деревню, к матери съезжу, два года не виделись, — Лиданька придвинула тарелку и начала есть.

— Когда?

— Завтра вечером, Толик обещал проводить.

— Знаешь, — Галька переглянулась с Борисом, — у нас подарочек для тебя имеется.

— Вот, — Борис полез в карман и протянул какие-то бумажки, — путевка в санаторий, на Черное море, на две недели, а это билет на поезд туда и обратно.

Лиданька обомлела.

— Представляешь, — затараторила Галька, — Наташке приготовил, а она, дура, загуляла, с этим, помнишь? Думает, все с рук сойдет, ох, вытянется у нее физиономия, — заржала, — ну, принимаешь подарок?

— Отчего ж, — пожала плечами Лиданька, — съезжу.

— Как сынок, не болен ли? — невпопад ляпнул Борис.

— С чего болеть-то? — ответила Лиданька и, будто нечаянно, положила ладонь ему на колено. Она вперед знала, что он вздрогнет, и он вздрогнул. Лиданька молча встала, пошла в другую комнату переодеваться, предоставляя Гальке завершить прелюдию. Так у них было заведено. Сначала Лиданька наблюдала, сидя в кресле напротив, как сотрясались Галькины мощи, и только потом подсовывала свое мягкое, раздобревшее тело, вроде деликатеса.

Борис старался вовсю, часто и мелко тряся тощей задницей. Лиданька, почуяв, что может не успеть, метнулась к дивану. Но Борис, закатив глазные яблоки под веки, уже кончал, и все досталось Гальке. Лиданька оторопело взирала сверху вниз на растрепанных, обмягших друзей. Присела на краешек дивана, зло ущипнула Гальку за бок, и вдруг полетела на спину, пропуская Гальку между ног, и та, с неистовством, которого Лиданька не замечала за ней во всю жизнь, впилась губами в мокрый, возбужденный Лиданькин клитор. Лиданька тут же отпихнула Галькину голову, потом прижала, снова отпихнула, снова прижала. Под конец закинула руки, зажмурила глаза — и опять вереница хуев, словно стая журавлей, поплыла перед ней, заманила в узкий жаркий коридор, куда животу пролезть было невмочь, разве, что стены крушить. И Лиданька заработала руками и ногами, грудью и ляжками, подпрыгивая на спине, дабы уничтожить ненавистный барьер, отделявший ее от бушующего адского пламени.

Ближе к ночи разразилась гроза. Раскаты, похожие на звучание органного басового регистра, донеслись с востока еще загодя. Чудно было смотреть на серенькое присмиревшее небо, однообразное от начала до конца, и удивляться: как это за таким банальным занавесом готовится столь грандиозный спектакль. Так при первых звуках оркестра, взрывающих гомон партера и лож, вздрогнет зритель и уставится в волнующий бархат в ожидании жестокого, но справедливого приговора. Густели цвета. Мелькнула луна, и, подобно волоокой деве, повстречавшей разбойника, испуганно исчезла. И сразу пришел ветер, верный спутник и брат грозы, показал ядовитое жало, пригнул головы, харкнул и растоптал дела минувшего дня, замер на миг, обозревая содеяное, но тотчас с новой силой кинулся на врага, видимого и невидимого, забираясь, словно искусный вор, в самые сокровенные уголки. Наконец, далекое и робкое звучание неба переросло в тугую многоголосицу. Чистейшая гармония. Город отдался во власть ее. Но что за жалкая картина предстала, едва вспышка бунтующего неба осветила все вокруг, и капли дождя упали на землю. Однообразные крошечные постройки, пугающее средоточие человеческой мысли, поблескивая глазками, столпились у тротуара…чего они ждут? Заскрипели и заурчали деревянные грибки во дворах, качели взмыли вверх, да так и застыли, рванулся в разные стороны песок, обрушились дворцы и башенки, все металось и гудело. Дорога, в одну секунду выгнула спину и, опрокинув ограждения, стремглав помчалась прочь, таща за собой бумагу, окурки и кучу разного мусора, по пути распихивая его, словно драгоценные смарагды, в закутки и подворотни, дабы после тревожной ночи вновь выставить напоказ… и поверх всего этого, словно пытаясь поспеть неизвестно куда первыми, заскакали ноги очумевших от страха, запоздалых горожан.