Жоржи Амаду - Бескрайние земли

Он поднял кверху палец:

— Ты не представляешь себе, Манека, что я пережил, когда она скончалась. Я отдавал людям распоряжения, а сам помышлял о самоубийстве. И я не пустил себе пулю в лоб только из-за ребенка, из-за моего и ее сына, который, правда, родился в плохое время, но ведь потом все наладилось, она стала ласковой и хорошей. Если бы не это, я покончил бы с собой после ее смерти… — Он зловеще усмехнулся: — И подумать только, что все это было из-за другого, из-за этого докторишки. Она была хорошей и ласковой, но она была такой из-за него. А я кормился остатками, на мою долю приходились лишь объедки…

Дона Аурисидия вошла в гостиную и пригласила их закусить. Стол ломился от сыров, сладостей, фруктов. Они поели, слушая болтовню доны Аурисидии, которая расхваливала своего старшего сына, заставляя ребенка отвечать на вопросы по истории, бегло читать крестному, декламировать стихи.

Потом вернулись в гостиную, и Орасио больше уже не сказал ни слова. Он уселся на стул и слушал с полным безразличием. Манека Дантас, чтобы как-то заполнить время, говорил об урожае, о ценах на какао, о саженцах, принявшихся на земле Секейро-Гранде. Дона Аурисидия была огорчена тем, что Орасио не остается обедать. Она уже послала поймать несколько цыплят, чтобы приготовить их под соусом — она была мастерица в этом деле.

— Не могу, дона Аурисидия…

Так прошло некоторое время. Орасио машинально жевал потухший конец папиросы, которая намокла от слюны и почернела. Манека Дантас продолжал говорить; он знал, что его разговоры никому не интересны, но другого ничего не мог придумать. Он понимал, что Орасио не хочет оставаться один. Вот точно так же в тот далекий день чувствовал себя Виржилио, боявшийся остаться в одиночестве. Наконец Манека Дантас замолчал, охваченный воспоминаниями.

Начало смеркаться, работники возвращались с плантаций. Орасио поднялся, еще раз взглянул в окно на дорогу, окутанную грустью сумерек. Простился с доной Аурисидией, дал крестнику монетку. Манека Дантас вышел вместе с ним во двор, где Орасио ожидала лошадь. Вставив ногу в стремя, Орасио повернулся и сказал Манеке:

— Я велю его уничтожить…

Манека Дантас готов был рвать на себе волосы. «Упрямый докторишка!» Он уже использовал все доводы, стараясь убедить Виржилио не ехать этим вечером в Феррадас, однако тот вбил себе в голову — поедет и все тут. Он заупрямился хуже осла, который, как известно, считается самым глупым животным в мире. А ведь в Ильеусе не было двух мнений: доктор Виржилио — человек умный!

Манека Дантас сам даже не понимал, почему ему так нравился адвокат… Даже когда он узнал, что Виржилио — любовник Эстер и наставляет рога Орасио, и тогда он не перестал уважать его. И это несмотря на то, что Манека почти боготворил Орасио, которому был многим обязан в жизни. Орасио поддержал его, когда он попал в тяжелое положение, помог ему стать на ноги. И вот, даже открыв, что доктор Виржилио близок с Эстер, даже и тогда Манека Дантас не изменил к нему своего отношения. Он провел несколько дней в смертельном страхе, что Орасио все раскроет и зверски отомстит Эстер и Виржилио. И когда Эстер скончалась, его охватила печаль, к которой, однако, примешивалась доля радости. Это была, без сомнения, трагическая смерть. А если бы Орасио раскрыл все, тогда было бы много хуже и она умерла бы еще более трагически. Манека Дантас не мог себе даже представить, как все это было бы. Но его хоть и небогатое воображение рисовало ужасные картины. Он видел Эстер, запертую в комнату со змеями, как он прочел однажды в газете о мести одного обманутого мужа. Когда Эстер умерла от лихорадки, Манека Дантас очень ее жалел, но все же он облегченно вздохнул: дело разрешалось само собой. Надо же было, чтобы сейчас, спустя столько месяцев, Орасио обнаружил любовные письма и вознамерился, не без основания, убить адвоката?..

Манека Дантас не понимал, какого дьявола эти люди, с такой опасностью для себя обманывающие мужей, позволяют себе к тому же роскошь писать любовные письмишки. Непозволительное легкомыслие!.. У него иногда бывали любовницы, но, конечно, не из числа замужних женщин. Красивые девушки останавливали на себе взор Манеки Дантаса, и он строил им домики. Он ходил туда, спал, ел и пил, но писать такие послания — ни за что! Иногда он получал какие-то письма… Почти всегда это были просьбы о деньгах, более или менее неотложные. Просьбы о деньгах, перемежающиеся с поцелуями и ласковыми фразами. Полковник Манека Дантас тут же рвал эти послания, не дожидаясь, пока тонкое обоняние доны Аурисидии почувствует нечистый запах дешевых духов, которыми они обычно бывали пропитаны… Просьбы о деньгах — ничего больше…

Манека Дантас вспомнил об этих письмах, когда в столовой Виржилио разливал кашасу. Все ли он их порвал? Правда, одно письмо он никогда не уничтожит, он и сейчас носит его в бумажнике, среди документов. Он подвергал себя постоянной опасности: можно представить, что будет, если дона Аурисидия обнаружит письмо! Наверняка мир перевернется. Манека Дантас осмотрелся по сторонам, как бы желая удостовериться в том, что никто за ним не наблюдает, достал бумажник и вытащил запрятанное среди контрактов на продажу какао письмо, нацарапанное корявым, неумелым почерком, с большим количеством орфографических ошибок, с кляксами. Это письмо Доралисе, девушки из Баии, с которой он был в свое время близок — как-то ему пришлось задержаться на два месяца в столице штата из-за лечения глаз. Он познакомился с ней в кабаре, и они прожили вместе эти месяцы; из всех женщин, с которыми он сожительствовал, она единственная написала ему письмо, где от начала до конца не было ни слова о деньгах. Потому-то он и хранил его: хотя Доралисе и была лишь туманным и далеким воспоминанием, все же это было приятное воспоминание. Он услышал шаги Виржилио и спрятал письмо в карман. Адвокат вошел, неся на подносе стопки и бутылку.

Манека Дантас выпил кашасы и снова поплел нелепую, наспех скроенную историю, представлявшую максимум того, что могло изобрести его нехитрое воображение, — до него, мол, донесся слух о том, что Синьо Бадаро приказал устроить в эту ночь западню на доктора Виржилио на пути в Феррадас, чтобы отомстить за смерть Жуки. Виржилио рассмеялся:

— Но это же глупо, Манека… Явная чепуха… На пути в Феррадас, на дороге полковника Орасио… Уж если и есть надежное место, так это именно дорога в Феррадас… Я не стану заставлять моего клиента ждать. Тем более, что он мой будущий избиратель…

Ему показалась смешной мысль о засаде против него именно на пути к дому Орасио, устроенной людьми Бадаро:

— Значит, на дороге в Феррадас, у самой усадьбы Орасио?