Жозе Сарамаго - Каменный плот

Жизнь наша полна происшествий мелких и на первый взгляд незначительных, а также и тех, что на какое-то время приковывают к себе все наше внимание, а когда потом беремся мы их оценивать в свете последствий, ими вызванных, выясняется, что и в памяти-то они не удержались, вытеснены иными, заслуживающими названия "решающие" или хотя бы ставшими одним из соединительных звеньев в той длинной цепи событий, среди которых не найдется места суматохе укладки, хотя дело это нужное, дело трудное, ибо попробуйте-ка разместить багаж четверых людей в таком маленьком автомобильчике, каков был Парагнедых. Эта процедура полностью поглотила все внимание путешественников, каждый предлагал свои способы и давал советы, однако главным вопросом, вопросом из вопросов, бросавшим незримый отсвет на все прочие, лежавшим в подоплеке всей этой суеты, и, вероятно, даже влиявшим на расстановку действующих лиц, топтавшихся вокруг машины, оставалось: с кем рядом поедет Жоана Карда? За руль, естественно, сядет Жоакин Сасса, кому ж, как не владельцу, нести почетную обязанность и вести Парагнедых в начале пути, тут все ясно и споров не вызывало, левое переднее место принадлежит ему по священному праву собственности. Подменять его время от времени и в случаях необходимости будет Жозе Анайсо, ибо Педро Орсе это не под силу, причем даже не в силу его почтенного возраста, а потому что, проведя жизнь в глубокой провинции, более того – за аптечным прилавком, он остался чужд хитроумной механике и не отличает акселератор от глушителя. Что же касается дамы, то пока ещё не приспело время узнать, водит ли она машину. Теперь, когда вы ознакомлены с исходными данными, с условиями, так сказать, задачи, естественным решением её представляется, что Педро Орсе и Жоана Карда совершат путешествие на заднем сидении, тогда как впереди сядут командир экипажа и второй пилот. Однако андалузийский фармацевт не говорит по-португальски, Жоана Карда не знает ни слова по-испански, а, кроме того, они только что познакомились, а если и возникнет между ними какая-нибудь близость, то ещё не сейчас и не скоро. Место рядом с водителем, хоть люди из суеверия, а равно и на основании данных, полученных опытным путем, и называют его "место смертника", остается почетным, отчего по правилам хорошего тона и должно быть предложено даме, а прочие путешественники разместятся сзади, в чем ничего особенного нет, если учесть, сколько приключений пережито ими вместе. Но вязовая палка слишком длинна и не помещается спереди, а Жоана Карда, само собой разумеется, не расстанется с ней ни за что на свете. Стало быть, остается одно: рядом с Жоакином Сассой сядет Педро Орсе по двум веским причинам, и затрудняемся сказать, какая более веская – во-первых, как уже было вам доложено, это самое удобное и, значит, почетное место, а, во-вторых, Педро Орсе – годами старше остальных, то есть в соответствии с тем, что с черным юмором называется естественным законом жизни, так и так находится к смерти ближе. Однако в расчет следует брать нечто совсем иное, превалирующее над всеми этими разветвленными аргументами, а именно то, что Жозе Анайсо и Жоана Карда непременно желают ехать рядом, на заднем сидении и прилагают к этому известные усилия, выражающиеся в движениях, неподвижности и внезапной глухоте, поражающей обоих при рассмотрении всех иных вариантов. Ну, расселись? – с Богом!

Торопливые рассказчики всегда твердят, что о путешествии рассказывать нечего, тщась внушить нам, что за те десять минут или десять часов, которые они выпустят из своего повествования, не произошло ничего заслуживающего упоминания. С точки зрения деонтологии [23]правильней было бы выразиться совсем иначе, а именно: Как и во всяком путешествии, сколько бы ни длилось оно и где бы ни пролегал его маршрут, здесь тоже случались тысячи происшествий, произнесены были тысячи слов, подуманы тысячи мыслей, и на место "тысячи" лучше бы поставить "десять тысяч", но наш рассказ и без того несколько затянулся, а потому приемлю на себя смелость слегка сократить описание пути, в трех строках изложив то, что имело место на протяжении двухсот километров, прикинувшись при этом, что четверо ехали молча, бездумно и неподвижно, тоже как бы притворяясь перед самими собой, что ничего любопытного в дороге не было. Однако невозможно было бы счесть не заслуживающим никакого внимания то обстоятельство, что Жоана Карда с полнейшей естественностью пересаживалась вперед, когда Жозе Анайсо сменял за рулем утомившегося Жоакина Сассу, причем благодаря неведомым ухищрениям умещалась впереди и вязовая палка, которая и обзору не мешала, и переключению скоростей не препятствовала. Излишне говорить, что по возвращении Жозе Анайсо на заднее сидение оказывалась с ним рядом Жоана Карда, но вот что стоит отметить – ни он, ни она пока не знали, почему и с какой целью все это происходит, если же и знали, то сказать не решались, ибо свой вкус у каждого мгновенья, и ещё длится он покуда, ещё чувствуется.

Изредка попадались им по дороге брошенные машины – все, как одна, раскуроченные: та без колес, другая без фар, третья без "дворников", у четвертой одной двери не хватает, а у пятой – ни одной не осталось, а иные представляли собой подобие омара с начисто выеденной сердцевиной и брошенным за ненадобностью панцирем: все, что можно было снять и унести, было снято и унесено. Впрочем, машин вообще встречалось мало, чему виной нехватка бензина: лишь изредка проскакивала встречная или попутная. Бросались также в глаза и кое-какие явные несообразности вроде ослика, тащившего по скоростной автостраде телегу, или кучки велосипедистов, которые при всем желании и с полным напряжением сил не смогли бы развить ту скорость, ниже которой, если верить упорным, но тщетным призывам дорожных знаков, вступавшим в драматически-неразрешимое противоречие с действительностью, двигаться было запрещено. Были и пешеходы с котомками за плечами или с двумя мешками, связанными вместе и переброшенными на деревенский манер так, что один висел на груди, а другой на спине, словно переметные сумы; встречались и женщины с корзинами на голове. Люди шли поодиночке, а то и целыми, судя по всему, семьями – со старыми, малыми и вовсе грудными. Потом, когда Парагнедых пришлось съехать с магистрали, путники стали встречаться реже, и выявилась прямо пропорциональная зависимость числа их от качества и значения дороги. Три раза пожелал Жоакин Сасса осведомиться, куда направляются они, и трижды слышал в ответ одно и то же: Туда, мир посмотреть. Странники никак не могли не знать, что мир в прямом и строгом смысле слова сделался меньше, и, вероятно, именно поэтому решили, что теперь самое время осуществить давнюю мечту и поглядеть его, а когда спрашивал Жозе Анайсо: А как же дом, работа? – отвечали ему невозмутимо, что, мол, дом там остался, а работу найдем, и звучало это так, что прежний мир не должен мешать постижению мира нового. И ох, хорошо, что встреченные по скромности ли, оттого ли, что им и собственной докуки хватало, не интересовались в свою очередь, куда же направляются путешественники, очень красиво прозвучал бы ответ: Да вот решили смотаться с этой сеньорой поглядеть, что за линию начертила она на земле вязовой палкой, а если бы осведомились у них, чем занимаются они в жизни, то предстала бы наша четверка тоже не в слишком привлекательном свете: Бросил я страждущих без лекарств, сказал бы, наверно, Педро Орсе, Ничего-ничего, чиновников и без меня как собак нерезаных, моего отсутствия никто и не заметит, сказал бы Жоакин Сасса, добавив, что, помимо всего прочего, он – в законном отпуске, И я тоже, сказал бы Жозе Анайсо, пойдите в школу, посмотрите – учеников нет, каникулы, до самого начала октября я волен, А я вам ничего не скажу, отрезала бы Жоана Карда, я даже тем, с кем в одной машине еду, ничего пока не сказала, так неужто стану с незнакомыми разговаривать?!