Женя Золотов - Исповедь школьника

Он начал читать:

(Я не совсем понимал, о чем идет речь. Но все было так красиво, и отдельные слова сразу ударили по моему сознанию. Имя «Леонид» переводится с греческого как «сын льва» или «львиный». И то, что я — больной и юный — лунной ночью простерт… (я почувствовал, как мое лицо и уши густо заливает краской). И таинственный, холодный ветер сквозь бархат ночи поет мне о какой-то загадочной новой жизни. И все, что было до этого часа — до того, как мы с Леонидом открывались друг другу — теперь ушло в прошлое. И начинается что-то новое, неведомое…). Отец продолжал читать:

Я улыбнулся. «Ну, это ему лучше знать, я. — Меня тогда еще не было». Отец читал дальше:

— подумал…

«Да, — думал я, — да, теперь уже ничто не сможет оградить меня — юного и больного — от этого ветра будущего, и некая волна, подхватив меня, несет так, что замирает сердце — в таинственную „бархатную ночь“. Все было верно. Но почему отец решил прочитать мне это? Неужели он о чем-то догадывается?..»

Отец закончил читать, взглянул на меня и, конечно, сразу заметил, как я покраснел. Я молча смотрел на него. Воцарилась неловкая пауза. И она закончилась для меня совершенно неожиданно. Отец закрыл книгу, откашлялся, почесал свой знаменитый подбородок… Я видел, как он собирается с духом.

— Женя, сынок, — начал он. — Не надо мне ничего рассказывать! Я все знаю.

У меня перехватило дыхание: «Кто ему рассказал? Ленька? Глупости, — оборвал я себя, — Ленька не такой, он ничего не расскажет, даже под пыткой не выдаст».

Я чуть-чуть успокоился и стал напряженно слушать, а в голове у меня проносилось, как я сейчас ему все расскажу, как буду горячо отстаивать свою жизненную позицию, как постараюсь быть убедительным. Я ждал, что он мне сейчас скажет. А он продолжал, как бы извиняясь:

— Я знаю, Женя, вы вчера вечером были в кафе. — Я кивнул. — Ну так вот, — продолжал он, — в общем, мне передали, неважно кто, что Леонида… видели там с какой-то девушкой… а я знаю, что вы были там вместе. Ну, и потом, когда доктор тебя осматривал, я окончательно все понял…

Когда я все это услышал, у меня даже непроизвольно открылся рот от потрясения. Вы можете себе представить, какое у меня было лицо. Отец, видимо решив, что я собираюсь что-то сказать, воскликнул:

— Не надо мне ничего объяснять, сынок. Это я сам виноват. Я, старый дурак, забыл, что ты уже не тот маленький мальчик, который катался на своем велосипеде по моему кабинету… — он нежно улыбнулся воспоминаниям. — Я-то и не заметил, как ты вырос, Женя. Вот, уже юноша… да нет, даже мужчина. Мне давно надо было об этом подумать, как-то поговорить с тобой, подготовить, что ли… Этим летом ты очень изменился, стал другим, чем был раньше. Все заметили, как ты переживал, плакал часто, а я — то, дурак, не понимал — от чего. А оказывается, все просто… — Он говорил это, а я не знал, куда девать глаза от стыда: я так покраснел, что даже вспотел, но это выглядело вполне уместно. — И он продолжал: — А ты оказался намного умнее меня! Пока я хлопал ушами — ты взял и все вопросы решил сам. Это по-нашему, по-золотовски! — он захохотали крепко меня обнял. Потом, видно, приглядевшись вблизи к моему воротничку, уже несвежему по нашим меркам (а я так и лежал в той рубашке, в которой провел вчерашний день, боясь раздеться). Отец брезгливо поморщился: — Женька, давай поменяем твою рубашку — теперь-то стесняться нечего, — он подмигнул, подошел к шкафу и достал одну из моих маек, белую и чистую. — Ты сядь, я тебе помогу.

Зайдя сзади, со стороны подушки, он помог мне снять рубашку, и… увидел меня во всей красе. Я имею в виду спину. А мне уже было все равно. Он осторожно погладил меня по плечу, видно, боясь сделать больно, и произнес даже с каким-то уважением:

— Ну, знаешь, сынок, в годы моей молодости у нас были вкусы значительно… м-м… примитивнее. Я смотрю, вы провели время достаточно разнообразно, я даже не знаю, что сказать… — он снова рассмеялся: — Похоже, за один вечер ты успел больше, чем я за тридцать лет! — Он осторожно помог мне надеть белую майку и сказал: — Ты знаешь, я думаю, мы должны это отметить, а?

Я весело кивнул, и он ушел на кухню.

Вы, конечно, понимаете, как я был потрясен и как рад этому неожиданному повороту. Такое облегчение, прямо камень с души! Все получилось само собой, мне ничего не пришлось выдумывать.

«Ну, что ж, — подумал я, — я ничего не соврал. Все именно так и было. Почти так. Прости, отец, что скрыл от тебя кое-какие подробности. Ну, да ладно, я думаю, это к лучшему, вряд ли они бы тебе понравились».

Отец вернулся, неся стаканы и напитки, поставил на столик возле кровати и налил: себе — коньяк, мне — гранатовый сок, и тоже подлил в сок немного коньяку и дал соломинку для коктейля. Мы чокнулись и выпили. Я сразу согрелся и почувствовал себя лучше.

— Женька, — спросил он с интересом, — а ты хоть можешь мне сказать, ну, просто так, для истории, как звали ваших девушек? Если не секрет… — он плеснул мне еще коньяку.

Я заулыбался, отводя взгляд и думая, как ответить.

— Скажу одно, — произнес я скромно. — Леонид танцевал с Женей.

— Ну вот, видишь, — отец развел руками, — видишь, как все в этом мире взаимосвязано!.. И последнее, — сказал отец, немного погодя, — думая, что все-таки будет не лишним показать тебя психологу, хорошему психологу. Я уже договорился с Иваном Алексеевичем (речь шла о профессоре, который меня осматривал), и он обещал устроить нам встречу со своим коллегой — психологом. Иван сказал, тебе это необходимо, у тебя сейчас очень важный период в жизни (я кивнул — еще бы!), новый круг общения, и желательна консультация специалиста. Он говорит — это великий мастер своего дела, он как раз помогает подросткам в общении с юношами, то есть помогает в общении подросткам и юношам. Согласен? — Я, конечно, согласился. Я бы сейчас согласился даже на хирурга — мастера своего дела, который как раз помогает посредственным танцорам…