Александр Житинский - Государь всея Сети

Иное дело – здесь, где я раскрыт перед вами. Я люблю всех и каждого, моих братьев и сестер, моих детей, моих названных подданных. Я думаю, что именно здесь мы можем раскрыть все прекрасные тайники души и без стеснения признаться в любви.

Наяву это невозможно.

Но сон ли – наше существование в Сети? Если сон, то особый, потому что он чище яви и обнажает лучшее, что в нас есть. Или – скрытое. И я верю, что это скрытое в нашем народе – прекрасно. Ибо:

Мы самые сильные.

Мы самые смелые.

Мы самые добрые.

И мы никому не хотим зла.

По-видимому, Кирилл написал это в машине по пути в Козлов и отправил через мобильник, потому что накопилось уже несколько сотен комментов. Поначалу я даже побоялся их читать. Мне были достаточно хорошо известны нравы в Сети, где спрятавшиеся за своими никами люди, а точнее юзеры, не стесняются обнажать самое дурное, что есть на дне души. Они не могут допустить, чтобы кто-то оказался лучше и чище их и по возможности гадят везде, где встречают истинные чувства.

Но я ошибся. Я думал о них хуже.

Только несколько отъявленных отморозков попытались «наехать» на царевича, но были дружно и холодно проигнорированы. Кстати, это самый достойный способ общения в Сети. Провокатор и хам ждёт и надеется, что с ним вступят в разговор, осудят, призовут к порядку – и тогда он уже покажет всем, кто он есть, скажет накипевшее и наболевшее, что на поверку оказывается ничтожным и жалким выплеском самомнения и глупости.

Царевичу поверили и потому говорили с ним столь же доверительно, особенно барышни. Я прочитал немало удивительных признаний о невозможности быть искренним с ближними, о застенчивости и стеснительности, когда человек вдруг начинает фордыбачить, как говорили раньше, или стебаться, как делают сейчас. Душу всячески берегут от постороннего вмешательства и даже взгляда, а потом удивляются одиночеству.

Впрочем, я пустился в рассуждения, а рассуждать нам сейчас было некогда.

В отдалённых от журнала Царевича районах Сети его феномен обсуждался бурно – не события даже в таджикском селе или Баранове, не захват его в заложники и сумма отступных, хотя и об этом говорили, а самое главное – вопрос о доверии.

Русская диаспора за рубежом и эмигранты из Израиля были настроены скептически и по своему обыкновению умничали и иронизировали, не в силах понять такой простой вещи, как Божественное Предназначение. Кирилла скорее склонны были считать недалеким и инфантильным юношей с признаками шизофрении, чем расчётливым самозванцем. Но в искренность и глубину его чувства попросту не верили.

Поэтому в тусовках, где преобладали покинувшие родину интеллектуалы, царило скептическое ожидание: ну, что ещё выкинет этот мальчик?

Наоборот, на форумах и в сообществах, где преобладали жители России, наблюдалось сочувствие и робкая надежда: а вдруг? И чем моложе был состав, тем сильнее верили Кириллу и готовы были за ним идти. Хотя наивность многих суждений вызывала улыбку.

К нему уже обращались с пожеланиями типа наказов избирателей – что нужно сделать в первую очередь, воцарившись. На первом месте стоял призыв разогнать ментов. В ментах видели абсолютное зло, система не поддавалась исправлению. Правда, соображений – кого же поставить вместо ментов и как сделать так, чтобы эти прекрасные люди не превратились в ментов за полгода – было немного.

Официальные молодежные движения вели себя настороженно. Видимо, им не дали указаний.

Власть же ещё не определилась, как быть с Царевичем. Это мы поняли уже на следующее утро.

Кирилл прислал мне по аське сообщение, когда я знакомился с новостями, прочитавши его пост: «Дон, зайдите в штаб, есть разговор».

Все же на «ты» он меня называет не всегда, а в перереписке только на «вы».

Я дошел по гостиничному коридору до одноместного номера, служившего нам штабом, и постучался. Было около половины десятого, мы ещё не спускались на завтрак.

В номере находились Кирилл и тот самый лейтенат-омоновец, который вчера предложил нам отдыхать, уходя. При виде меня он встал и представился:

– Лейтенант Козловский Вадим.

– Донников, – сказал я, пожимая его протянутую руку.

– Да мы знаем… – улыбнулся он. – Нам оперативные разработки разослали.

Оказалось, милиция сопровождала нас негласно, передавая от одного районного управления другому, а не гоняясь за нами на машинах, подобно бандитам. В настоящий момент мы находились в ведении лейтенанта Козловского, который сообщил нам, что ему поручено впредь до особого указания нас из города Козлова не выпускать.

– Что значит – не выпускать? Вы нас арестуете? – спросил Кирилл.

– Ни в коем разе! Мы задерживаем, а не арестовываем. Просто вы должны дать подписку о невыезде, пока там разберутся, – он указал пальцем на потолок.

– А основания? Как вы видите, меня не похитили, я покинул дом по собственной воле. Я совершеннолетний, – Кирилл говорил спокойно, не горячился, уверенный в своей правоте.

– То-то и оно… – с тоской вздохнул лейтенант. – Если б похитили, мы бы мигом всех скрутили… Но какой-то непорядок есть. Я не знаю – какой. Мне велено вас держать в Козлове. Свободу передвижения мы вам не ограничиваем.

– А если я не дам подписку о невыезде?

Милиционер взглянул на Кирилла ещё более тоск-ливо.

– Придется вас как-то блокировать… Не хотелось бы. Машину вашу на штрафстоянку поставим. ещё что-нибудь… Да у нас хорошо! Оставайтесь! – вдруг горячо принялся убеждать он.

– Видели мы, как у вас хорошо, – сказал я.

– Мужики горячие, – согласился лейтенант. – Партизаны. Но мы на стрёме.

– Ладно, мы подумаем, – сказал Кирилл.

Лейтенант откозырял и ушёл, а мы стали держать военный совет.

– Собственно, куда нам спешить, – вслух размышлял Кирилл. – Поживём здесь, поосмотримся… Морозы настают, ехать не с руки… Будет у нас здесь стояние!

Я пожал плечами. Стояние так стояние. Единственное, что не радовало, – это некоторая спонтанность здешнего населения. Чуть что – сразу в табло.

– …Типа стояние на Угре, – добавил Кирилл.

– Что это за стояние на Угре? – не понял я.

– Было такое в 1480 году. Великий князь Иван Васильевич и татарский хан Ахмет стояли с войском по разные берега реки Угры, а потом у татар животы разболелись и они убежали. И кончилось иго на Руси при помощи дизентерии без всякой Куликовской битвы…

– Да? – я был смущён. Детали русской истории давно испарились из моей памяти.

– Кстати, Дон, знаешь ли ты, как называется река, где мы пытались поговорить с подводным партизаном?

– Нет, – сказал я.

– Она Угра и есть! – засмеялся Кирилл. – Так что наше стояние на Угре будет символическим!

«Молодец Фихтенгольц, – подумал я. – Научил мальчика истории. А я Иван, не помнящий родства, технарь хренов…»