Мария Амор - Скажи «Goodbye»

Сергей покачал головой:

— Ох, Мурка, ты не знаешь, о чем говоришь. Когда я работал в университетской клинике, ко мне попал пациент, дядька 62 лет, всю свою жизнь прожил на севере Висконсина, работал на лесоповале. У него вообще не было никакой медицинской страховки. Естественно, он никогда к врачам не ходил. Но его достала грыжа, она ему мешала работать, и он кое-как накопил деньги, и пришел к нам с надеждой на операцию. Я его проверил, и понял, что у него столько болезней, что я не решусь положить его на операционный стол. А возможности лечить все его застаревшие хвори у него, естественно, не было. Он просто продолжит работать, пока будут силы, а потом… — и Сергей махнул рукой.

Мурке стало стыдно.

— Что ж, Сереж, капитализм и в самом деле жестокая штука?

— Да, в чем-то права была советская пропаганда. Врачам тут, конечно, лучше, чем в России, но и тут полно людей, которым отчаянно плохо, и им неоткуда ждать помощи. Нам в ушах навязло слышать про хваленую «бесплатную медицину», но здесь тебя страхует рабочее место, и если ты потерял работу, то потерял и страховку, и вместо всех социальных завоеваний социализма наш ответ — филантропия!

— Но ведь не за филантропию американцев ненавидят?

— За всё вместе — за то, что мы беспардонные, ценящие в первую очередь деньги, а главное — претендующие на мировое лидерство, и Израиль поддерживаем.

Это Муре было понятно. В начале интифады и в Америке стали осуждать Израиль, и хоть сама Мура многое бы не одобрила в поведении отечества, если бы по-прежнему жила в Израиле, но здесь, в эмиграции, национальный патриотизм в ней возрос прямо пропорционально географической отдаленности от исторической родины, а уж быть объектом чужой критики тем паче не хотелось. Но после одиннадцатого сентября американцы обнаружили понимание и сочувствие по отношению к врагам своих врагов, и Муре стало легче.

Многое здесь было любопытно и непривычно, а кое-что забавно напоминало идеологические государства. Например, каждый месяц объявлялся месяцем борьбы. То с артритом, то с раком груди, то с диабетом, то за женское равноправие, и проводились всякие мероприятия, долженствующие внести в эту борьбу подобающую лепту. Обычно ими оказывались покупки чего-либо совершенно ненужного, но зато прогрессивного, или же совместные массовые забеги на дальние дистанции, которые, правда, непосредственно излечить и уравнять не тщились, но поднимали сознательность масс и привлекали внимание к наболевшей проблеме. Вообще американцы активно занимались добровольческой деятельностью и щедро жертвовали деньги на всякие благородные цели. В поликлинике висело объявление, где объяснялось, что «пожертвовав небольшую сумму на благотворительную кампанию „Общий путь“, наши служащие получили сегодня право выйти на работу в джинсах»; местное отделение банка тоже порой отчитывалось в том духе, что «все те из наших служащих, которые одеты сегодня неформально, пожертвовали деньги на постройку детской площадки в нашем районе». Видимо, помимо общественного остракизма, скупердяев наказывали строгим кодом парадной одежды.

Но главной прелестью американского существования теперь стал непрекращающийся праздник потребительства. Безграничная широта диапазона потребностей и товаров, их удовлетворяющих, стала очевидной из непрерывно приходящих по почте каталогов. Чего там только не было! Для каждого, для любой оказии, на все вкусы и возможности: от мычащих настенных часов и сигнального устройства на почтовом ящике, оповещающем о прибытии почты, до пластмассовой формочки-клетки для любимой каскетки, чтобы та не мялась во время стирки…

Жизнь одинокой женщины облегчают крючки, помогающие самой застегнуть на себе браслет, или пластмассовые дети, покорно стоящие в углу, подушка «бойфренд», одетая в мужскую рубашку, обнимающая спящую одной ватной рукой, и, по описанию рекламы, издающую «легкий успокаивающий звук», по-видимому, имелся в виду приятный мужской храп. «Батарейки не включены».

Для любителей старины продаются рыцарские доспехи в полный рост, готические кресла, родовые склепы, египетские саркофаги, кованые сундуки и настенные гобелены с прекрасными дамами и единорогами. Особенно Муру восхитил кинжал, «мастерски выточенный и выкрашенный вручную из прочной полирезины, позволяющий выразить свой утонченный вкус и любовь к почти исчезнувшему виду орлов». Все это за 4 доллара 95 центов.

Но главную возможность «выразить свой утонченный вкус» предоставляли праздники. На Холлуин дом надо украшать искусственной паутиной, висящими скелетами, черепами и тыквами со свечками в глазницах. На крышку унитаза эстеты надевают премиленькую подушечку с разноцветными осенними листьями. На День Благодарения на чайнички нахлобучиваются индюшиные подушечки, а на дверях вывешивают пластиковые веночки из осенних листьев. К Рождеству украшение всего мира Божьего достигает зенита: венок меняется на еловый, на всех плоскостях расставляются чудненькие керамические домики с фигурками поющих святочных детишек, и красноносые олени. Все вокруг осеняют бесконечно трогательные ангелы. На каминах висят вязаные носки, в гостиных стоят опутанные игрушками елки, на крыши и кусты навьючены бесконечные гирлянды фонариков, в витринах переливается тысячами огоньков синтетический снежок, в каждом доме подушечка на унитазе услаждает глаз остролистом с красными ягодками. Вообще, унитаз явно считается местом, долженствующим радовать не только тело, но и душу. Помимо таких прозаических вещей, как поручни и искусственный садик на сточном бачке, для не склонных к простым развлечениям, вроде чтения, предлагается маленький гольф: поле-коврик, мячики и славненькая клюшечка, все как полагается, так что можно играть, не сходя с насеста. В спальне полезное сочеталось с возвышенным в одеялах с надписями курсивом: «Дружба — это золотая нить, соединяющая все сердца», и к лучшему взывают в человеческом сердце подушечки с вышитыми крестиком девизами о том, что «Красота души важнее красоты лица». Весна приходит в дом американца с пасхальными разноцветными зайчиками и снесенными ими, зайчиками, яйцами. Поначалу это было полной загадкой для Муры, но зайцы-несушки были повсеместны, и она тоже к ним скоро привыкла.

Не забросили американцы и богатое культурное наследие выжитых индейских народов, расставив уютненькие вигвамчики, развесив украшенные мехом шаманские обручи и перекрестив над каминами пару другую томагавков. Статуэтки орлов и волков украшают дом обывателя, глаз радуют телефоны с трубками, покоящимися на оленьих рогах и абажуры со звериными силуэтами. В кухне хороший вкус требует утонченности и юмора парижского бистро: все — от больших фарфоровых петухов и настенных часов с Эйфелевой башней до гобеленов с видами уличных кафе, — напоминает о никогда не виданной, но прекрасной Франции.