Мария Амор - Скажи «Goodbye»

Квартира была в старом доме, с внушительным парадным и гулкой дверью, с шумным лифтом, большими окнами, высокими потолками, со скользким паркетом и фыркающими батареями под окнами, со всем, что напоминало детство. И уже была нанята женщина — Лариса Петровна, которая приходила три раза в неделю — убирать, и готовить. Она даже еду закупала, и одежду гладила и по шкафам раскладывала. Так что Сашке даже не пришлось ничего ни налаживать в московской жизни, ни менять, и ее это полностью устраивало. К услугам Максима посольство давало машину, иногда «нисан», но чаще — «вольво» с шофером, Олегом, и почти всегда, когда он не был занят с Максимом, он возил Александру всюду, куда ей требовалось. Все это Сашке сначала понравилось.

Первые дни в Москве прошли в каком-то ошеломлении новизной. Александра не слишком хорошо знала столицу, но не могла не заметить, что это уже не тот город, каким он был во времена ее студенческих наездов, да и вся страна уже не та, из которой она уехала. Теперь это был один из самых бурлящих, самых интересных городов на свете. Все талантливое, все современное было здесь. То есть, может, где-то в Нью-Йорке или Лондоне тоже была параллельная тусовка, но для русскоязычного человека не было другого места на земле! Нет, если бы она изначально была москвичкой, она никогда бы никуда из этого места не уехала! В первые дни, как только Александра освобождалась от всяких занудных необходимостей, вроде инструктажа секьюрити и бухгалтерских оформлений, она гуляла по центру города, впитывала его и наслаждалась им. Ей хотелось моментально стать заправской москвичкой, избавиться от иногда проскальзывающих местечковых интонаций, подхваченных в Израиле, стать своей. Надо быть в курсе происходящего на вернисажах, кинофестивалях, выставках, магазинах, ресторанах, тусовках, и не просто знать, как публика, взахлеб читающая о столичном бомонде в журналах, а стать частью этого потрясающего мира гламура. Занять в нем свое собственное место.

Стало ясно, что эмиграция в Израиль оказалась жизненным просчетом, который, пока не поздно, необходимо срочно исправлять.

Первые дни Максим возникал про то, что женам сотрудников рекомендуется работать в израильской школе, бухгалтерии или в консульстве, но Сашка только пальцем у виска покрутила, и он отвалил с этой бредовой идеей. Не для того она сюда приехала, чтобы целыми днями визы штемпелевать. Первый месяц она просидела, обложившись журналами со светской хроникой у экрана телевизора. Большая часть журнальных фотографий была посвящена местной великосветской тусовке, причем многие красивые участницы вежливо обозначались как студентки. Сашка невольно мечтала, что когда-нибудь под ее фотографией будет фигурировать более престижная профессия актрисы. Ее все интересовало: как ведут себя здешние женщины, как говорят, как двигаются, и главное — что делает каждую из них особенной: манерность Литвиновой, самодостаточность Чуриковой, обаяние Пушкиной, легкий шепоток Пимановой, шумное очарование Тины Канделаки. Сашка ревниво сравнивала себя с российскими манекенщицами и совершенно объективно находила, что она не хуже никого из них, но в этот бизнес ей соваться не хотелось — годы все же не те, чтобы начинать уже пройденный класс в другой стране, и не к лицу жене израильского дипломата пытаться перещеголять в сексапиле Ксению Собчак. Как следует изучив всех московских кумиров, Александра решила, что ее сильная сторона — это милый и непосредственный юмор женщины-ребенка. Тем более, что это ее естественная манера, и не стоит менять амплуа.

Интересно было наблюдать, как одевается народ в Москве: совсем иначе, чем где-бы то ни было. Конечно, местную уличную моду нечего было даже пытаться сравнивать с израильской, потому что израильтяне одевались кое-как, а здесь к одежде относились рабски внимательно, причем московские веяния моды были тотально деспотичными. Одинаково модно одевались повально все, кто смотрится в зеркало. Для самой Сашки проблема одежды, благодаря запасам с лучших времен, пока еще не стояла, но на психику давила мысль о том, что в дизайнерских магазинах все неприступно дорого, а покупать что-либо в дешевых молодежных магазинах, вроде «Зары» или «Манго», не говоря уже о рынках, Сашке было зазорно.

В свободное от антропологических исследований время Александра пересмотрела на удвоенной скорости всю продукцию российского кинематографа за последние пару лет, и ей показалось, что она вполне вписалась бы. Особенно понравился «Ночной дозор».

Попутно она приставала к Максиму, чтобы тот связался, наконец, со своим знакомым с первого канала, но знакомый оказался совершенно бесполезный, ничего для нее сделать не захотел, и утверждал, что, кроме Константина Эрнста, никто ничего не решает, и Александра стала дозваниваться до Вадима, достав у Максима его координаты, но Вадим тоже кормил ее пустыми обещаниями. Правда, сводил их с Максимом пару раз в «Пушкин» и в «Ваниль», но ни бондарчуки, ни кончаловские там не вырисовывались, а вместо этого он знакомил их с какими-то проходимцами, и очень скоро Александра догадалась, что никакие полезные деловые люди из мира кино там своих дел не решают. А потом Вадим вообще отбыл в Дубай, и Сашка осталась совершенно без связей.

Прелесть столицы понемногу убывала. Стали раздражать грубость прохожих и продавцов, огромные расстояния, зимняя грязь и понаехавшие отовсюду инородцы. Несмотря на подвозки Олега, со страшной скоростью снашивались туфли и сапоги. Но Максим даже заикнуться не позволял о том, чтобы завести свою машину. Накачанный ужастиками посольского секьюрити, он так и видел Сашку и свою карьеру жертвами подстроенной аварии. А Александре, уже много лет даже в самые тяжкие времена не пользовавшейся благами общественного транспорта, до ужаса противно было протискиваться в часы пик с пьяницами и ругучими бабками в вагоны метро или автобусы.

Дни стояли холодные и короткие, почти всегда пасмурные, и этот угрюмый климат тоже действовал на психику. С одной стороны — над ней не капало — Максим работал и крышу над головой обеспечивал, но очень роскошной жизнь супруги израильского дипломата тоже пока не получалась. Все немногие израильские знакомые целыми днями работали, а кроме них Александра здесь ни одной живой души не знала. Были всплески еврейских праздников с приглашением видных еврейских деятелей столицы, были приемы в своем и в других посольствах, на которых Александра потрясала всех своим видом и туалетами, иногда наезжали из Израиля делегации с важными людьми, и Максим с Сашкой по долгу службы и велению сердца опекали их, но сереньких будней оказалось куда больше. Культурная деятельность Максима, от которой Александра ожидала дружбы со всей творческой Москвой, вылилась в устройство нескольких выставок израильских фотографов и художников, на которых, разумеется, в непременном порядке представлялся знаменитый портрет из частной коллекции Александры де Нисс, но по большей части это было либо общение с наезжавшими в составе делегаций израильтянами, либо занудные семинары с никому неизвестными участниками пенсионного возраста.