Юрий Азаров - Паразитарий

Как ни дерзок был Иосиф, Веспасиан, однако, не был удивлен: ему предсказание пришлось по душе.

— Я так понял тебя, мой еврей, Бог Ягве сказал тебе, что я буду императором. Когда это произойдет?

— Этого я не могу сказать. Но готов ходить в этих цепях, пока ты не станешь властелином всей земли. Мое сердце подсказывает: это случится не позже чем через три зимы.

— Ну что ж, мой еврей, ты мне нравишься. Но запомни, хитрая лиса, я тебя распну на кресте, если твое предсказание не сбудется. А теперь скажи мне, мой пророк, что ждет меня этой ночью?

— Тебя ждут радости плоти, покой и отдохновение, — быстро и уверенно сказал Иосиф.

— Да ты и впрямь пророк, мой еврей. Пойдем же, выберем ту, кто даст мне эти радости, покой и отдохновение…

Веспасиан сразу остановился у ног юной Сары. Девушка сидела на корточках, сложив на груди руки.

— Пусть встанет, — сказал Веспасиан по-латыни.

— Встань, Сара, — сказал Иосиф по-еврейски.

— Слушаю вас, мой господин, — отвечала Сара.

— Какая же аппетитная дроздиха! — захлопал в ладоши Веспасиан. И крикнул: — Фортуната, приведи мне эту Юнону в надлежащий вид. Я лопаюсь от счастья, мой еврей, какая же это прекрасная дроздиха! Веселитесь сегодня, солдаты мои, — крикнул он сопровождавшим его воинам, выбирайте себе женщин, а мой выбор уже завершен, и сам Ягве руководил мною. Не так ли, мой еврей? Значит, и боги подвластны страсти, мой еврей, у меня поджилки дрожат, когда я вижу ее узкие мраморные бедра. Скажи-ка ты ей, чтобы она не ревела. И скажи ей, что я дам ей десять сестерциев, если она будет весела и ласкова…

— Будь ласкова с владыкой нашим, Сара Лашез, — робко попросил Иосиф.

Сара улыбнулась и ушла с Фортунатой в свободную палатку.

Утром Веспасиан сказал Иосифу, которого привязали на цепь, как сторожевого пса у палатки главнокомандующего:

— Она прекраснее Дианы, лучше всех нимф, вместе взятых. Ты настоящий пророк, мой еврей!

Слава тебе, Иосиф бен Маттафий, великий сын великого народа, восставшего против язычников и против христиан восставшего, и против веры восточной, и против всех нравоучений восставшего!

Слава тебе, Единственный, чье терпение и мудрая изворотливость так легко соединились с высокомерием и непомерным честолюбием: все ты готов принести в жертву, лишь бы свою шкуру спасти и через все века пронести эту утоленную спасительность и дать тайный пример всем коленам еврейским, чтобы терпение всегда было начеку в творении всех дел праведных и всех бед неправедных, чтобы всегда все предавалось, когда есть на это нужда, предавались любовь, товарищество, мужество, отвага — все прочие добродетели, ибо все в этом подлунном мире изменчиво и двусмысленно, и никакой язычник никогда не постигнет эту великую диалектику иудейской веры, когда всякое «да» включает в себя миллионы «нет», когда радость плоти есть величайшая ступень к еще большей радости и когда последняя человеческая радость обращается по Божьему велению в последнюю беду, в крах, в пепел, в дуновение жаркого ветра в знойной пустыне, населенной лишь скорпионами и тарантулами.

Слава тебе, великий еврейский историк Иосиф Флавий, извлекший из своих предательств четверть века безбедной жизни в Риме, утопавший в роскоши, будучи приближенным первого доступа у трех римских императоров, и получивший для жизни своей жилище императора Веспасиана. Слава тебе, служившему великой Иудее, носившему в сердце высшую привязанность к Богу Ягве, во имя которого ты шел на грех, на отречение, на искупительство, на самоистязание, которое, может быть, иной раз было для тебя тяжелее креста и прочих пыток! Кто измерит твое страдание, когда возлюбленная твоя Сара Лашез стала любовницей ненасытного, алчного и ненавистного тебе Веспасиана, который, насытившись юной девой, сказал однажды:

— А я женю тебя на Саре.

И свадьба была сыграна по всем римским и иудейским канонам: и фата, и целование, и пир на весь мир, и брачное ложе, и ты, священник первой череды Иосиф бен Маттафий, закованный в цепи, оказался мужем солдатской блудницы Сары Лашез, чье тело осквернено было и проклято, а потому и твое тело через нее было осквернено и проклято, и Сара, понимая твои муки, целовала ночью твои цепи и горько плакала, причитая:

— Лиши меня жизни, мой господин. Или я лишу себя жизни, мой господин.

— Выкинь эти мысли из глупой своей головы, Сара, — сказал ты. — Что скажет наш Владыка и Бог, когда тебя не станет?

А Сара действительно нужна была Богу и Владыке, и всякий раз, когда все прочие наложницы, и пленницы, и свободные женщины надоедали Веспасиану, он говорил Иосифу:

— А пусть-ка сегодня, мой еврей, придет ко мне Сара…

И Сара одевала свои лучшие наряды и обувала свои стройные ноги в пахнущие благовониями сандалии, и просил ее Иосиф:

— Будь поласковее и понежнее, ласточка ты моя. От него зависит и наша жизнь, и жизнь всего еврейского народа.

И не мог натешиться прекрасной Сарой Веспасиан, и все повторял слова из рассказанной Сарой легенды:

— Прекрасная ты, возлюбленная моя, как Фирца, любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами… Стан твой похож на пальму и груди твои — на виноградные гроздья. Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви ее, и груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих, как от яблок.

И говорил еще Веспасиан мерзкие слова, от которых тошнило Сару:

— Аромат твой целебен, перестало пучить брюхо мое, а то пуще бури разыгрались ветры в моем животе, не знал, должно быть, великий царь Соломон, прекрасная еврейка моя, насколько целебен аромат твоей души…

А утром, сняв сандалии, Сара входила в жилище, где женой она была Иосифу, срывала с себя одежду и рвала ее в клочья, и следил за нею закованный в цепи бедный Иосиф и шептал:

— Сука. Блудница вавилонская…

— Я люблю тебя. Ты единственная моя. Ты спасла меня от дурной жизни. Я не боюсь смерти, потому что я люблю, единственная и великая моя.

— Это ты мой единственный и мой великий, — шептала Катрин. — Я знала, что ты прекрасен, но не знала, что настолько.

— Твоя грудь так тяжела, как ртуть, и так красива, и в этой предрассветной мгле твое тело так изящно, и так нежна ты. Не могу представить, что к твоим соскам могла прикасаться холодная кольчуга. Ненавижу все, что связано с войной: стрелы, пули, кольчуги, мечи, бомбы. Какое отвратительное слово — огнестрельное. Стрелять огнем. Металл и такая нежная кожа. Поклянись, что ты никогда не будешь стрелять огнем, никогда не будешь нечистой силой, черной вороной, ведьмой. Поклянись, что я тебя впервые увидел, впервые полюбил и еще, что ты никого не знала до меня…

— Я клянусь. Я никогда не любила. Я всю жизнь ждала тебя. Я создана для жизни с тобой. Только с тобой. И никогда, никогда, никогда не полюблю другого.