Яков Арсенов - 76-Т3

Сообщение вышло неожиданным. Участники таежной вылазки не нашли в себе сил даже переглянуться. Больше других были поражены Соколов, Забелин, Бибилов, Бондарь и Марина, никаким образом к дикарям не причастные. При всем удивлении они повели себя достойно — не закричали и не начали сходу уверять ректора и следователя в непонятно как возникшем недоразумении. Просто они глубже других пожали плечами и без всякого вопроса взглянули на Климцова и Фельдмана. В головах дикарей проносились возгласы, едва заметно отпечатываясь на губах: это какой-то просак! Этого не может быть! здесь что-то не то! «Парма» на такое бы не сподобилась! «Парма» работала честно!

Неожиданность грозилась разрастись в непредсказуемые размеры. Список бойцов дикого стройотряда не сходил с институтских уст. «Парма» получила известность отчаянного отряда. Каждого бойца знали в лицо. На переменах, на лекциях, на собраниях только и говорили, что об этом северном предприятии, перенимали опыт, стенографировали впечатления. Судя по развернувшемуся ажиотажу, следующим летом на сплав должны были отправиться самостоятельно не меньше десятка подобных формирований.

А теперь что ж получается? Уголовное дело? Вот так дикари! Только прикидываются романтиками, а сами хапуги и рвачи из рвачей. Ловко они закрутили! Находясь в положении, просматривающемся с любой точки, «Парма» восприняла сообщение следователя, как удар ниже пояса, неизвестно кем и откуда нанесенный. Дикарей развели по отдельным комнатам и предложили дать письменные показания. Всем под нос следователь совал статью кодекса, где говорилось о даче неверных показаний и как это пресекается.

С Климцовым, как с командиром отряда, следователь имел отдельный и особый разговор. Климцов, словно перекошенный тиком, спрашивал, с чего началось и что уже известно. Он высчитывал, в какой степени вранье может сойти за правду, а в какой — всплывет, как пустые желуди. Со стороны следователя было естественным сказать, что подоплека дела расшифрована и остается только распределить ответственность за содеянное в полном согласии с процентом участия. Потом добавил, что чистосердечное признание единственная ниточка, которая еще как-то может связать подследственного с дальнейшим пребыванием на свободе.

У Климцова выпала из рук авторучка. Тогда следователь для начала предложил рассказать все устно. Чтобы память Климцова, достаточно помутившаяся от непредвиденного оборота, работала безукоризненно, выложил на стол пять пачек банкнотов десятирублевого достоинства.

Климцов выжал из себя все до мелочей, до запятых и восклицательных знаков, совершенно не интересующих следствие. Размазывая по лицу похожие на слезы капельки жидкости, он старался прятаться за мелочами, за несущественными деталями, хотя нескольких фактов, выданных сразу, вполне хватало для состава преступления. Климцов словно забылся. Распространяясь с надрывом, он воспроизводил прошедшее с таким азартом и интересом, будто выступал свидетелем на не касающемся его процессе. Он как бы заискивал перед следователем, принимал горячейшее участие в деле и требовал для виновного высшей меры. Потом не вынес игры и, рухнув на стол головой, простонал:

— Что же мне за это будет!?

— Об этом вы узнаете позже, — сухо произнес следователь. — Распишитесь о невыезде.

— Только вы пока не говорите никому в группе, умолял Климцов. — Они убьют меня без суда и следствия.

Когда в силу превратности Климцова выперло из действительности в командиры «Пармы», он воспрял духом. Он намеренно не стал отпираться от подвернувшейся под руки должности и, не оглянувшись на одногруппников, побрел в контору вслед за директором. Неизвестно, всем ли подряд директор предлагал такие сделки или угадывал по глазам, кто может легко пойти на них, но, так или иначе, с Климцовым и Фельдманом он церемониться не стал. За две-три минуты предварительного разговора он не обнаружил в них никакого сопротивления афере и тут же изложил условия. Он, директор, устраивает «Парму» как официальный стройотряд со всеми вытекающими отсюда льготами в виде невзимания подоходного налога и налога на бездетность, а также выплаты двадцати студенческих процентов. «Разве может быть дело в вызове, который мы не имели права вам посылать, или в направлении, которое непременно должно быть выдано штабом ССО? — объяснил директор неприязнь к бюрократии. — Вы же в конце концов студенты, а не бичи!» Затем он назвал величину своей доли прибыли, которая нагорит от уловок за весь период работ.

— Из наших никто не согласится, — сказал Фельдман.

— Тогда возьмите себе, — намекнул директор.

— Не захотят, как хотят, — сплюнул Климцов.

— В противном случае бухгалтерия обдерет вас как липок, — прояснил ситуацию директор.

— Мы сузим круг заинтересованных лиц до троих, как бы придумал Фельдман.

— Пусть отряд себе спокойненько работает, мы можем решить сами, — опять цвыркнул слюной себе под ноги Климцов. — Мы обговорим условия и делиться ни с кем из них не станем. Тем более, что они вряд ли согласятся.

Директор оценил порыв Фельдмана и Климцова как неплохой коммерческий задаток и даже сказал, что кое-кто из комбинаторов не годится им в подметки. Директор смело увеличил свою долю навара в связи с уменьшением числа участников сделки. Далее следовало заключение трудового договора намеренно в одном экземпляре и обещание директора предоставить выгодные работы и пропустить их через бухгалтерию по высоким расценкам.

— Милое дело — шабашники! — заключил директор. — С официальными стройотрядами никакой каши не сваришь!

Войдя в заговор против отряда, Климцов внутренне возвысился и в дальнейшем держал себя достойнее, чем позволяло его положение в группе. Свой поступок он считал в душе тайной местью. Местью группе за то, что она имела неосторожность не полюбить его. Пока окатывали запань Пяткое, его настроение было праздничным. Иногда можно было наблюдать, как он поет или перекуривает в компании с Фельдманом, хотя Фельдман никогда в жизни не брал в рот папиросы и был намерен жениться после третьего курса на некурящей подруге родителей.

Дикари относили эти изменения на счет положительных сдвигов под воздействием природы, погоды и романтики. Климцов видел ошибку, но поведать не мог. Поэтому вкушал радость превосходства в одиночестве. По окончании работ в верховьях разговор директора с Климцовым и Фельдманом возобновился. Директор предложил увеличить штат отряда на пять-шесть человек. Северная надбавка выплачивается из расчета двадцати процентов, но не более шестидесяти рублей в месяц на человека. У дикарей выходило больше. Чтобы бухгалтерия не подстригла выходящее за гребенку, нужно раздуть штат отряда. Тогда весь «северный коэффициент» будет вытянут из леспромхоза. Финансовая сторона должна оставаться темной для отряда, подсказал директор. Нужно взять доверенности, получить зарплату за отряд и раздать бойцам сколько надо, а не сколько заработали.