Луи Арагон - Когда все кончено

Движимый любопытством, я пробрался в первый ряд и оказался среди тех, кто помог женщине выбраться на берег. С изумлением узнал я Элеонору — почти совсем нагая, она была прекрасна. Я подхватил ее на руки, она потеряла сознание, и я отнес ее в гостиную, где она нашла в себе достаточно сил попросить, чтобы нас оставили одних. Я заметил у нее на шее кровь, — она рассказала мне, что бросилась с тонущей лодки, где кто-то пытался ее задушить.

Встреча со мной была для нее полной неожиданностью: она считала, что я умер где-то, как бездомный пес. Чудесное мое спасение возродило прежнюю страсть, которую она когда-то испытывала ко мне. Из раны на ее шее на меня веяло запахом крови ее любовников, моих жертв, и только спустя два часа я вспомнил о своей подружке, которую оставил на террасе, и послал ей записку, чтобы она шла спать. Напевая фривольные песенки бедняги Б., Элеонора с восторгом поглаживала пальцами мои лодыжки, а я, глядя с высоты своего величия на эту кроткую рабыню, о потере которой так долго сожалел и которую провидение вернуло мне, повел неспешный рассказ о своих «подлинных» приключениях. Она слушала подробности моего предательства не шелохнувшись, в ее застывшем лице ничто не дрогнуло; но когда я дошел до смерти Б., до того мгновения, когда он выкрикнул слова, предназначавшиеся мне одному: «Не бойтесь, убивать — это мое дело!», и бросился в огонь, она, измученная столькими переживаниями, лишилась чувств и упала на пол.

После того как она пришла в себя, на целых три недели жизнь наша сделалась восхитительной — ужас в ее душе то и дело сменялся приступами лихорадочной страсти. В Гарце между нами разыгралась настоящая интеллектуальная драма. Я дал ей пистолет, и она сотни раз готова была убить меня. Она шла за мной в горы, туда, где звук выстрела заглушался шумом водопадов и грохотом обвалов. Сотни раз я голосом или жестом останавливал ее палец на спусковом крючке. Спустя три недели она, укрощенная, оказалась одна в отеле, с неоплаченным счетом.

Не стану рассказывать о том, какую роль довелось мне сыграть в европейской войне. Я был тайным участником всех великих событий последних лет, и, если бы я поведал вам хоть десятую долю истины, вы сочли бы меня хвастуном. Я организовал два восстания, подготовил множество поражений, я сфабриковал пять уголовных дел, которые погубили репутацию наиболее опасных государственных деятелей; я разорял страны, я привел к виселице прекрасную, как солнце, женщину, малайку, не могу даже сказать, сколько юношей я убил из-за нее; я обесчестил бы людей, если бы они больше меня верили в ту честь, о которой твердят, в ту добродетель, которую проповедуют, ведь вся моя жизнь, мсье, вплоть до нынешней минуты, была непрерывным протестом против этого, протестом бесполезным, но достаточно грозным, и поэтому я могу еще порой смеяться, когда случайно прохожу мимо зеркала и гляжу на свое лицо, в конце концов достаточно прекрасное, чтобы казаться воплощением самоотверженности, благородства и героизма.