Яков Арсенов - Избранные ходы

— А что, мне самому по городу бегать?!

— Ведешь себя, как двухвалютная облигация!

— А ты — как последний бланкист!

— От андердога слышу!

— Не раздражай мою слизистую!

— А ты не делай из меня истероида! — произнес Артамонов на полном взводе. Он заводился редко, зато на полную катушку. Декремент затухания его вспышек был невелик, поэтому выбег из темы в таких случаях мог продолжаться сутками.

Галка выскочила в коридор с мотком пряжи, курьер, боясь попасть под горячую руку, свернулся клубком в кресле, а Нидворай, сказавшись больным, отправился в поликлинику. На шум потянулись гостиничные служащие и ничего лучшего, как поминутно заглядывать в дверь, не придумали. Соседи выключили телевизоры и замерли, вслушиваясь в перепалку.

— Мне, конечно, все по гипофизу, — признался Макарон, — но это юмор низкого разбора, господа. — Он решил взять контроль над зрелищами и протиснулся между Варшавским и Артамоновым. — Предлагаю тормознуть войну Алой и Белой розы. Давайте будем жить дружно и умрем в один день. Иначе на хрена мы сюда съехались?! — И сам себе ответил: — Чтобы помогать, а не вместе печалиться.

— Печалиться… Это ведь твоя мысль — присосаться к «Смене»! обвинил Макарона Варшавский и бросил на него укоризненный взгляд. — Ты придумал весь этот саксаул!

— Все правильно, — согласился Макарон. — Но из «Cмены» можно было бы высечь лишнее.

— Высечь лишнее…

— Или просто высечь! На площади Славы! Связать вместе Фаддея и Кинолога и высечь у Музея Лизы Чайкиной! Разложить на тротуарной плитке и по чреслам, по чреслам! Получилось бы очень даже кинематографично! А город бы подумал, что имажинисты медитируют.

— Хорошо, хоть технику вернули, — сказал Орехов. — И то дело.

— Не всю, — сообщил Варшавский. — Сканер зажали. Обещали отдать через неделю.

— Уроды! Дегенетические сосальщики! — выругал «сменщиков» Макарон. Без нас им действительно будет лучше!

— Ну, и картридж им в руки! — искал, где поставить точку в разговоре Орехов, которому стала надоедать перебранка. По его мнению, уже давно можно было идти в «Старый чикен» и приступать к омовению горя. — Что ни делается — все к лучшему. Откроем свою газету!

— Конечно! Откроем свою газету! — Варшавский почувствовал поддержку Орехова и облегченно вздохнул. — Какие проблемы?!

— Газета газетой, понятно, мы ее откроем. Но мы упустили время! — не унимался Артамонов. Он острее других ощущал четвертое измерение, словно был горловиной колбы, через которую сыпался песок, отпущенный на всю компанию. — Какой дядя вернет нам вложенное?! Ты понимаешь, Артур, что в твоем лице наша фирма имеет брешь?! Через нее можно проникнуть вовнутрь и разрушить!

— Кто поедет за сканером? — спросил Орехов, чтобы сбить темп беседы.

— Могу я, — согласился Макарон. — Хочется посмотреть, на кого этот негораздок Фаддей похож при жизни.

— И передай ему воздушно-капельным путем, что он — чмо!

— От кого передать?

— От лица и других поверхностей общественности! — заговорил Орехов голосом председателя комиссии по похоронам. — И пусть это еще раз напомнит нам о том, что информационную бдительность нельзя терять ни на миг… Мы надеемся, ты нас понимаешь, сам-Артур…

Варшавский не понимал или не хотел понимать. Вопрос о том, кто в дальнейшем будет директором «Ренталла», больше не поднимался. Варшавский помалкивал. Покинуть кресло ему никто не предлагал. И он его не покидал. Артамонову было не по себе. Он вынашивал идеи, добывал деньги, а платежки подписывал Варшавский. Орехов старался чаще курить. Что происходит, понимал даже Нидворай. Но никто не подавал виду. Не думалось раньше, что и в «Ренталле» придется заводить министерство внутренних дел. Из дасовской закалки вытекало, что компании ничего не грозит и что для решения проблем достаточно ведомства внешних сношений, а внутри все так и останется дружественно и взаимообразно. Но в кожу треуголки уже втыкались колья какой-то новой человеческой геометрии.

— На «Смену» нужно подать в суд, — предложил Варшавский. — И привлечь Фаддея с Кинологом к субсидиарной ответственности.

— Цивилист из меня, как из Нидворая шпагоглотатель, — дал понять Орехов, — но подавать в суд, по-моему, не имеет никакого смысла. И тем более не имеет смысла — выиграть его. Ну, докажет Нидворай документально, что «Смена» — это контора, какую мало где встретишь, и что заправляет там паноптикум старьевщиков с чердачной страстью к нафталину. Ну и что? К такому выводу можно прийти и без апелляционных инстанций.

— В этой стране, похоже, и впрямь, — произнес, затихая, Артамонов, чтобы сказать вслух, надо заводить свой личный орган речи.

Газету надлежало регистрировать в Инспекции по защите печати, которая была создана на базе отдела обкома после кончины КПСС и отмены шестой статьи Конституции. Инструктор обкома по нежнейшим вопросам печати Давид Позорькин сориентировался и стал начальником инспекции по защите. Он сменил на кабинете табличку и, чтобы пристальнее всматриваться в портреты трудников на Доске почета напротив партийных чертогов, добавил к распорядку еще один неприемный день. Переждав его, ходоки отправились на дело. Вахтер на проходной был безучастен к персоналиям c улицы, а вот секретарша встала грудью.

— К нему нельзя! У него мероприятие! И вообще, как вы сюда попали?! На прием все записываются заранее!

— Мы — не все, — сообщил Орехов.

— Что значит — не все?

— Всех бы не вместила приемная. Нас много на каждом километре здесь и по всему миру! — пригрозил Артамонов.

У секретарши повело глаза, взгляд стал блуждающим. Через приоткрытую дверь слышалось, как спешно, словно с часу на час ожидая прихода немцев, инспектор награждал активистов СМИ, путая должности, поручения. В спертом воздухе кабинета звучали знакомые фамилии: Дзскуя, Потак, Жеребятьева, Огурцова, Упертова.

В завершение списка инспектор икнул и поблагодарил Шерипо за то, что оно хорошо работало. Раздались легкие, раздражительные аплодисменты.

— С этим средним родом мы еще натерпимся, — громко сказал Макарон, откровенно изучая фигуру секретарши, а затем, склонившись над ухом Орехова, прошептал: — В Индии приветствуют, похлопывая ладонью о стол, у нас ладонью о ладонь. А надо бы — ладонью по щекам. Представляешь, что сейчас творилось бы за дверью?

— Как считаешь, полное имя инструктора — Додекаэдр? — спросил в ответ Орехов.

— Если маленькое Додик, то да.

Когда волна лауреатов, стараясь проскочить побыстрее мимо ренталловцев, стала вытекать из кабинета, магнаты по встречной полосе устремились к Додекаэдру. Секретарша заумоляла вслед быть краткими и говорить только по существу. Иначе Додекаэдр даже слушать не станет.