Виктор Ремизов - Кетанда

Было совсем поздно, когда они пристали в устье небольшого ручья и начали разгружаться. Ночь так и не наступила — на востоке над серой холодной темнотой неуютной и незнакомой еще тундры уже как будто засветлело, и сквозь пасмурное небо начали пробиваться розовые клинышки рассвета. Все здесь было необычно.

Они каждый год сплавлялись по таежным речкам. Им было так: Сереге — тридцать семь, Мишке — сорок два и Василию — сорок три. Если бы спросили, зачем они это делают — тратят деньги, отпуск, силы на пустое вроде бы занятие, — они не смогли бы ответить. Рыбалка, охота, у костра посидеть, на речку посмотреть… что еще?

Два дня назад их забросили вертолетом в верховья Агапы. Воды в реке было мало, они шли в основном на веслах и получалось медленно. За два эти дня они проплыли всего сорок километров и теперь, уставшие от гребли против встречного ветра и перекатов, через которые приходилось тащить лодку, за-таборились наконец. Палатку поставили, тент натянули на веслах. Серега с Васькой ушли за дровами, а Мишка взялся было готовить, но почувствовал себя совсем плохо и залез в спальник. Еще утром он поскользнулся и упал на перекате и целый день плыл в мокрых сапогах. Его долго колотило, пока он не согрелся и задремал.

Васька с Серегой сидели у костра. Чай пили. Ветер не унимался. Тент то мелко дребезжал, то начинал громко хлопать провисшим концом.

— Что-то Мишаня у нас скис, — морщился Се-рега, отклоняясь от дыма, — переживает, что поехали сюда. Весной-то у него здесь все по-другому было, вот и чувствует себя виноватым, — Сере-га помолчал. — У него же все должно быть, как задумал. А тут — хотел красиво — охота, рыбы полно, а уже нет ничего. Может, из-за погоды не клюет?

Васька промолчал, соглашаясь, и безо всякой надежды посмотрел на речку, в которой за два дня не удалось поймать ни одного хвоста. Поскреб рыжую с сединой щетину.

— В тайге все же получше было бы.

— Ну. — Серега задумчиво глядел на огонь. — Но мне здесь вроде даже и нравится… необычно, конечно — такие просторы. Привыкнем.

Васька встал развесить мокрые Мишкины штаны и носки, валявшиеся у палатки.

— Слышь, Вась, — Серега заговорил тише, — Мишка ведь до конца, до Пясины хочет идти. Ты что думаешь?

— Не знаю.

— Точно, — Серега достал сигареты, но прикуривать не стал. Замер. — Думаю, не надо нам… бензина не хватит на четыреста километров, — он почесал небритую щеку. — И потом, не башка у него болит. Простыл он. Куда в таком состоянии упираться?! Надо короткий маршрут делать. До балка до этого. Побичуем там. В тундру сходим.

Они еще посидели. Васька сушил Мишкины вещи, Серега курил, глядя в костер из сырого ольховника, который больше дымил, чем горел. Ветер вынимал душу, обещая на завтра такой же дурной, пасмурный, как и вчера, и сегодня, день. Они впервые были в тундре и не знали, как тут с погодой — могло, наверное, и неделю так дуть, да и с рыбалкой и с маршрутом много было неясностей. И эти неясности представлялись теперь пустым, пронизанным ветром пространством тундры. И они в этом пространстве не имели пока своего места.

Проснулся Васька рано. Мужики храпели вовсю. Он посмотрел на часы и стал одеваться. Надел штаны, свитер, осторожно потянул куртку, которую клал под голову — Мишка тоже на ней спал. Расстегнул молнию и, сощурившись от неожиданно яркого света, вылез наружу.

Кругом было бело. На земле, на кустах, на провисшем тенте толсто лежал снег. Лодка, мотор, весь противоположный берег — все было белое-белое. Только в воде свинцово отражалось небо. Васька тряхнул тент — снег сполз мокрым пирогом, — постоял, было зябко и хотелось зажечь костер. Он поежился, пошел к лодке и достал спиннинг. Надо бы поймать рыбы. Она была бы сейчас очень кстати. Мужики проснутся, а у него уха горячая.

Снег был сырой. В воду превращался под ногами. И небо такое же — обложено все, казалось, задень и потечет — водой или снегом. Васька ушел далеко, облавливал все более-менее подходящие места, но вода по-прежнему была мутная, и нигде не клевало. Река будто была пустой. Он менял блесны, ставил самые яркие, большие и маленькие, — ничего не помогало. Руки совсем замерзли.

Когда он вернулся в лагерь, Мишка возился у костра. Стоял враскорячку и раздувал огонь. Васька достал нож. Ольховые ветки пачкали руки черной скользкой корой, только внутри были посуше. Костер долго не хотел, дымил, но потихоньку уговорился, затрещал мокрыми дровами. Белый дым лощинкой спускался к реке и висел над черной водой.

— Ты как? — спросил Васька.

— Да-а… получше вроде, — глаза у Мишки были больные. Он устало поднялся с колен, сдвинул упрямо темные брови. — Надо до Пясины идти, — сказал, будто продолжая разговор. Видно было, что у него уже есть свое решение и ему хочется закрыть этот вопрос окончательно.

— Бензина не хватит. Мы вчера прикидывали.

— Я слышал. Виноватым я себя считаю, не виноватым — это не важно. До балка осталось — ерунда: километров шестьдесят. День-два. И что потом? Неделю нары давить? — он помолчал. — Если уж ни рыбалки, ни охоты — так хоть маршрут хороший сделаем.

Васька поставил на огонь вчерашнюю кашу. Открыл «буфет» — большой непромокаемый ящик для продуктов, достал хлеб.

— Бензина хватит… — продолжал Мишка, — километров на триста. Дальше на веслах. Дней за пять-семь, бог даст, пройдем.

Они давно знали друг друга. И Мишкина на-стырность Василию хорошо была известна. Благодаря ей много чего удалось в конце концов, но сейчас Мишка перегибал. Сто километров на веслах по такой реке, да не дай бог против ветра — каторга. Васька хорошо это понимал, но промолчал. Помешал кашу.

Серега вылез из палатки. Нахмурился не проснувшимися еще, заплывшими со сна глазами на свежий снег.

— О!.. С Новым годом, друзья! — отошел к кустам, расстегнулся и оттуда уже добавил: — С новым счастьем! Валенок ни у кого лишних нет?

Сел к костру и снял легкомысленную, в красненький цветочек бандану с головы. Слегка вьющиеся русые волосы были схваченные сзади резинкой в хвост. Тонкие почти круглые очки под мохнатыми бровями, шрам через всю щеку. Сере-га, по крайней мере внешне, был человеком легкой натуры. За что его все и любили. Васька же с Мишкой не просто его любили, но и хорошо знали, что за этой легкостью был спрятан нормальный мужской характер.

Поели и стали собираться. Все было мокрое, но сушить не на чем было. Один мелкий ольховник вокруг. Подкачались, загрузили лодку и отчалили.

Река в белых берегах казалась черной и глубокой. Камни торчали из воды сероватыми шапочками мокрого снега. Необычно было, зябко и красиво. Пока ждали погоды в Дудинке, местные мужики пророчили зиму и отговаривали лететь. Тогда они лишь щурились небрежно, теперь же привычное чувство радости от первого снега — люди же всегда ему радуются — было где-то глубоко внутри, снаружи была сосредоточенность.