Будимир - Сон дураков

Теперь он был начеку и не бросался в атаку опрометчиво. Я же воспользовался его осторожностью и без особого труда выиграл бой. Но, несмотря на победу, мне стиль ведения спарринга моего соперника понравился. Я подошёл к нему, и мы разговорились.

Его звали Василием, призван в армию он был из Арзамаса. Он утверждал, что каратэ никто его не обучал. Все удары, блоки и стойки он со своими единомышленниками разработал сам. У меня не было повода не верить ему. Так как чувствовалось в его технике ведения боя отсутствие догм, присущих каратэ.

С Василием мы подружились, стали часто приходить вместе в зал тренироваться и спарринговаться. От него я узнал, что, оказывается, офицеры сводят своих подчинённых в бой не просто так, а делают денежные ставки. Впрочем, это обстоятельство меня мало волновало, мне было интересно спарринговаться с различными представителями рукопашного боя. А таких в нашей большой части оказалось немало. Я дрался и с боксёрами, и с представителем корейского ушу, но чаще всего попадались всё же каратисты. Тем не менее, бойцов было ограниченное число. Офицерам приходилось с трудом находить из личного состава невыявленные таланты, так как после первого поединка становилось ясно, кто кого сильнее, а ставить на слабого никто не хотел.

Я стал понимать, что хороший боец есть предмет гордости командиров батарей. И неважно, тренирует ли боец своих командиров. Здесь важен престиж. Неоднократно я наблюдал, когда мне удавалось победить соперника, как светились маленькие, поросячьи глазки у моего комбата. Поэтому он и позволял мне некоторые вольности.

Как-то вечером ко мне подошёл комбат и велел идти в зал. Я собрался и пошёл. В зале было несколько офицеров и один солдат. Он разминался в центре помещения. Я понял: сейчас будет поединок, и не ошибся. Переобувшись в кроссовки (спарринги у нас проводились в кроссовках, так как пол в зале был отвратительным), размялся и мы сошлись. Традиционный ритуальный поклон, заимствованный у японцев — и я разразился серией ударов. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять: передо мной не боец. Поэтому не потребовалась разведка. Я с этим парнем решил покончить сразу. От каких-то из моих ударов противнику удавалось оборониться, часть из них он пропускал. Пытался идти в атаку, получалось у него не очень хорошо, но всё же один его удар достиг цели, и я получил кулаком в голову. Мне захотелось тут же ответить за свой просчёт, но мой противник остановился и попросил извинить его.

— Не извиняйся, — сказал я ему раздражённо, так как его извинения сорвали мою контратаку, — это же спарринг, а не бальный танец, где, если наступил на ногу барышне, нужно извиняться.

Мы продолжили бой. После того, как я провёл ему ещё с дюжину ударов, он меня умудрился каким-то образом достать ногой и вновь как-то очень виновато сказал:

— Прости!

Это выглядело, как будто извиняется провинившийся ребёнок, случайно разбивший вазу. Но ведь он явно не случайно меня ударил, а преднамеренно из кожи вон лез, чтобы достать меня своей ногой, проявлял всё своё мастерство, и теперь стоит и просит его простить. Нет, не будет ему прощения, подумал я, и после возобновления поединка так влепил по его голове, чтобы не было у него никакого желания просить у меня прощения. Офицеры были довольны, они получили зрелище, я был доволен победой. Как ни странно, мой противник тоже был доволен, только я не понял, чем. Улыбаясь, он подошёл ко мне, протянул руку и представился:

— Меня зовут Добрыня!

— Я так и думал, — съязвил я. — Никитич, видать?

Для меня он не представлял интереса. Поэтому я развернулся и пошёл одеваться.

Прошло немало времени, прежде чем мы вновь увиделись. Однажды Добрыня пришёл к нам в казарму, нашёл меня, и спросил:

— Может, мы позанимаемся вместе?

Мне казалось, будто он боится меня, уж очень интонация у него была просящая.

— Опять будешь постоянно извиняться? Сегодня никак не получится.

Добрыня сказал своё «прости», развернулся и ушёл.

«Странно, — подумал я, — пришёл не сразу. Может, не решался, что-то думал. Уговаривать, чтобы я с ним позанимался, не стал. Чудной какой-то». Своей необычностью он меня всё же заинтересовал. И, хотя как партнёр по рукопашному бою он был никудышный, я решил познакомиться с ним поближе.

На следующий день я нашёл его сам. Когда я вошёл к нему в казарму, он сидел на своей койке и за тумбочкой писал в тетради. Подойдя к нему, я сказал:

— Привет, Добрыня!

Он повернулся и, увидев меня, положил ручку в тетрадь, закрыл её и сказал:

— Здравствуй!

— Есть у тебя сейчас время сходить позаниматься в зал?

Добрыня улыбнулся. Он не скрывал своей радости и с готовностью ответил:

— Пойдём!

Пока мы шли, я поинтересовался:

— Ты откуда?

— Из Новосибирского Академгородка, я там учился в университете.

— Ты доучился?

— Нет.

— Тебя отчислили?

— Нет. Сам ушёл. Это длинная история. Если будет у тебя желание, я расскажу как-нибудь.

Перейдя в зал, мы, немного поразмявшись, стали спарринговаться. На мой взгляд, для того, чтобы действительно научиться драться, необходимо как можно больше спаррингов и, в идеале, с разными противниками, из разных школ и направлений.

Мои тренировки, ещё дома, состояли из спаррингов, длящихся практически всё время занятий, с минимальными перерывами на растяжку и отработку ударов на мешке. На разминку я старался уделять как можно меньше времени, так как знал: случится драться на улице, разминаться мне не дадут. Приучив тело к разминкам, без разминки можно получить травму. Ещё я был сторонником жёстких спаррингов. Необходимо не только точно и сильно наносить удары, но и уметь их держать. Бесконтактное карате я называл мастурбацией. Удовольствие есть, а пользы никакой.

В тот день мы занимались долго. Я щадил Добрыню, он мне казался незащищённым и открытым. После спаррингов я перешёл к изложению теории ведения рукопашного боя. Говорил о психологии бойца, о его эмоциональном настрое. Добрыня слушал меня внимательно, почти ничего не говорил. Я чувствовал себя старым учителем из китайского фильма об ушу, а Добрыню жадным до знания учеником.

Сейчас, глядя на ту ситуацию, я вижу её забавной. Он сам вправе был назваться моим учителем, так как уже в тот момент, сам того не ведая, я стал его учеником.

Тогда, не зная, в сущности, человека, я судил о нём по тем немногим действиям, которые он совершал. Причём совершал он их осознанно, пытаясь создать у меня (да и не только) о себе то мнение, которое далеко от действительности. Намного позже, когда уже лучше узнал Добрыню, я понял это.

С Добрыней мы договорились встретиться на следующий день. Мы пошли в зал и позанимались часика полтора интенсивным мордобитием. Я показал очень хитрый удар ногой в прыжке и с разворотом в воздухе вокруг себя. Добрыне этот удар понравился и он решил взять его на вооружение. Затем мы сели отдохнуть и меня вновь потянуло на теорию. Я стал рассказывать о различиях японского каратэ и китайского ушу. Упомянул про конфуцианство и даосизм. Как эти две религии повлияли на ушу.