Пьер Ассулин - Клиентка

— Война? — удивился зеркальщик. — Тем, кто о ней помнит, было бы лучше ее забыть, а тем, кто ее позабыл, было бы лучше о ней помнить.

Я настаивал, рискуя разозлить собеседника, а он продолжал корпеть над зеркалом, в то же время прислушиваясь к моим словам.

— Однако вас это не интересует? — спросил я.

Господин Адре неожиданно бросил инструмент, раздраженно постучал по столу дрелью с блестящими, как бриллиант, сверлами и снял очки. Я задел зеркальщика за живое. Об этом свидетельствовала внезапно набухшая жилка на его виске.

— Ну нет! Это же люди! Почему вы постоянно задаете вопросы? Почему вам надо постоянно все объяснять? Что вы заладили: объяснять, объяснять? Вам никогда не случается оставлять тайну неприкосновенной? Попробуйте, хотя бы для того, чтобы что-то понять.

Я был ошарашен. Зато, благодаря прямоте ремесленника, страстно любившего литературу и похищавшего чужие мысли, не напрягая своих извилин, я наконец начал понимать, что точность ничего не значит по сравнению с истиной.

Я растерялся. Нет ничего страшнее бездны молчания, разделяющей двух людей, неспособных понять друг друга. Между нами зияла головокружительная пустота, в которой уже, очевидно, пробивались ростки грядущей вражды, той, что длится годами, и ни у одного из враждующих не хватает смирения заставить свою ненависть замолчать.

Господин Адре впервые сорвался. Я вывел его из равновесия. Мне оставалось только исчезнуть. Зеркальщик догнал меня у выхода. Я почувствовал дружескую руку на своем плече. Он произнес уже спокойнее:

— Я понимаю, вы — исследователь, и, стало быть, вы должны что-то искать. Но бывает, что искать нечего.

— Неужели нечего?

Зеркальщик отвел глаза и не удостоил меня ответом. Его поведение окутывало тайну еще более непроглядным мраком. Когда господин Адре давал волю своему сплину, он становился воплощением тоски. Мастер во всеуслышание грезил о мире, где в сердцах людей и зеркал было бы больше тепла. Он с грустью вспоминал о минувшей поре, когда люди, как и зеркала, еще отбрасывали синевато-зеленые отблески.

Я взял одно из зеркал, находившееся в ремонте, и приподнял его. Оно отразило наши лица с двойными подбородками, придававшими чертам слащавое величие. Затем я повернул зеркало в сторону улицы. Когда на стекло упал солнечный свет, я как ни в чем не бывало направил его сверкающую поверхность на дом напротив, на витрину цветочницы. Я стремился облучить ее.

Наблюдая за моей игрой, господин Адре улыбнулся, а затем недоуменно покачал головой слева направо. Я догадался, что он мысленно листает один из своих любимых словарей с цитатами. Я опередил собеседника:

— Кто на сей раз?

— Один поэт, но я уже не помню, кто именно. По мере того как я раздевал беднягу, воруя у него слова, мне в конце концов удалось вычеркнуть его из памяти.

— Ну, так что же? — не выдержал я.

Зеркальщик почесал подбородок и пробормотал:

— Тот, кто оставляет след в нашей душе, причиняет нам боль.

И тут наконец мой световой пучок попал в цель на другой стороне улицы. Луч настолько сильно ослепил цветочницу, что она покачнулась и потеряла равновесие. Фарс обернулся трагедией. Не ушиблась ли моя жертва при падении? Мне не терпелось это выяснить.

Поспешно положив зеркало на стол и попрощавшись с господином Адре, я быстро вышел из лавки. Несмотря на разделявшее нас расстояние, я не смог спрятаться от взгляда дочери цветочницы. Разъяренная и перепуганная женщина выбежала из магазина в поисках виновника сразу же после моей злой шутки. Я не стал оборачиваться, в то же время представляя, какой вид являет моя фигура ее взору со спины. Силуэт преступника, удирающего со всех ног.

Отныне, по странной прихоти путаников-зеркал, я стал клиентом в глазах Арман-Кавелли.

Как никогда я был преисполнен решимости не выпускать свою жертву из поля зрения, но затаился из тактических соображений. Я слишком примелькался в квартале. Следовало соблюдать осторожность. Только дилетант, будучи так близко от цели, пустил бы дело на самотек.

Каждый день в час пополудни госпожа Арман ждала автобус на остановке «Улица Шарля-Мишеля». Двадцать две остановки отделяли ее от района Шатле. Семидесятый доставлял цветочницу домой за полчаса. Я рассчитал весь маршрут по часам, включая путь, который она совершала в обход магазина зеркальщика.

В тот четверг на улице моросило. Пассажиров было больше, чем обычно. Люди держались неприветливо. Я вошел на остановке возле детской больницы и стал протискиваться в битком набитом автобусе. Госпожа Арман сидела в глубине салона у окна, глядя куда-то вдаль, в пустоту. Кусочек лейкопластыря, прилепленный на уровне ее надбровной дуги, свидетельствовал о недавнем падении. Как женщина ни старалась, шелковый платок лишь отчасти скрывал эту метку. Ближайшие соседи цветочницы рассеянно просматривали газеты, а она с неослабным вниманием вчитывалась в пейзаж за окном.

Я незаметно приблизился. Когда мужчина, сидевший напротив цветочницы, встал, я ринулся вперед. Пришлось поторопиться, рискуя сбить с ног молодую женщину, нацелившуюся на то же место со своими пакетами. Я даже не извинился. Новые неотложные проблемы — другие принципы.

Госпожа Арман настолько погрузилась в раздумья, что не обратила внимания на эту возню. Когда же она наконец обнаружила мое присутствие, то вздрогнула и невольно вскочила. Я тотчас же последовал ее примеру. Я нависал над цветочницей, будучи выше на голову. Никогда еще мы не стояли так близко. Словно собирались поцеловаться. Или вцепиться друг в друга зубами. Можно было подумать, что я хочу помериться с женщиной ростом. Но расстояние между нами было столь малым, мой взгляд столь угрожающим и равновесие таким шатким, что она поспешила снова сесть.

Всем своим существом я старался сохранять устрашающее хладнокровие, в то время как в моей душе бушевал пожар. Я не спускал с цветочницы глаз. Мой неподвижный, но напряженный взгляд улавливал все, что исходило от госпожи Арман: нервные движения ее рук и ног (она то и дело закидывала ногу на ногу); тихо шуршащий цветастый зонтик; сумочка, которую она бережно прижимала локтем к бедру. Вскоре моя жертва не выдержала:

— Что вам от меня нужно, в конце концов?

— Я хочу, чтобы вы сказали: почему?

— Что почему? — эхом отозвалась она.

— Почему вы донесли на людей в полицию?

— На каких людей? Что за вздор? Я не понимаю ни слова из того, что вы плетете. Впрочем, мне все равно. Я прошу только раз и навсегда оставить меня в покое.

Напор госпожи Арман возрастал, в то время как я оставался спокойным. Это лишь усугубляло драматизм положения. Окружавшие нас пассажиры начали оборачиваться. Одни со смущенным видом, другие невозмутимо. Некоторые сидели, уткнувшись в свое чтиво, но кое-кто был не прочь поглазеть. Нас слушали все, даже те, что предпочли бы ничего не слышать.