Китлинский - Клан – моё государство 4

Николай вошёл в подъезд дома, где встретил бородатого Борисовича.

– Колюнь! Ночевать пусти.

– Опять с Любкой спорил?

– Да ну её!!!

– Сколько раз я тебе говорил: не заводи ты её, она умней. И переубедить ты её не сможешь. Порода!

– А ты где шлялся?

– Гостя провожал. У тебя же есть ключ от моей квартиры?

– Я из дома вылетел как ошпаренный. Только тут на площадке сообразил, что забыл его. Тут же вспомнил, что ты с этим фруктом московским ушёл, стучать не стал, вот спускался. А тут ты как раз. Удачлив я в конце дня не в меру.

– Входи, спорщик,- Николай открыл свою берлогу.

– Благослави Господь дом сей и хозяина,- пропел Борисович басом.

– Заткнись!!- одёрнул его Николай.- Второй час ночи. Соседей разбудишь.

– Молчу. Жрать сыщется?

– Пошарь. Что-то было в холодильнике.

– А ты?

– Я спать. Ужинал у Альбины.

– С этим?

– Отстань, Гринь, ей богу.

– Вот бы и остался у неё.

– Тогда ты бы сидел всю ночь в подъезде.

– К Генке пошёл бы.

– Сгинь!- махнул рукой на Борисовича Николай.- К ней сестра приехала в гости с мужем.

– М-м-да!! Тебе сегодня не повезло, однако,- проворчал Борисович и исчез на кухне.

Клёв был плохой. Когда так, настроение препоганое. Смена наживки ничего не даёт, ты делаешься злой и тебя раздражает каждый пустяк. Президент нервничал. Это заметил начальник личной охраны и подсел ближе.

– Борис Николаевич! Время клева закончилось.

Ельцин отложил японское удилище, подарок премьера Японии, посмотрел на начальника личной охраны и едко заметил:

– Клёв плохой и у тебя.

– А как ловить, Борис Николаевич?! Только мы подладились, в прессе буча. Всё спутали. Сейчас стихло, пытаемся что-то искать, но время клева ушло. Я не могу вытащить эту разработку. Нет у меня ни людей, ни полномочий. Все службы нам подают данные касающиеся только вашей безопасности и больше ни-ни.

– Даже не проси! Не дам ни людей, ни полномочий. И переподчинять тебе никого не стану. Вспомни Сашу. Он всё просил под себя, просил и я ему позволял, а что вышло в итоге: сплошная муть,- Ельцин отмахнулся от надоедливых комаров.- Не смог он никого подцепить. Вот сам замарался.

– Борис Николаевич! Я ничего не прошу. Факт констатирую.

– Вот факты мне изложи. Что нашли?

– Только подозрения.

– Серьёзные подозрения?

– Очень, Борис Николаевич.

– Куда они вас привели?

– В США, Великобританию и Израиль.

– Не мудрено!!!- президент встал.- Пошли походим по тропке вдоль берега.

Они поднялись на небольшой склон и двинулись. Президент по тропке, начальник охраны рядом по траве.

– Они к нам кого-то заслали?- спросил президент.

– Нет, Борис Николаевич! Кого-то купили, на чём-то подловив. Весь аппарат мы проверили. Подосланных нет. Все сотрудники наши граждане.

– Так что ты хотел? Чем я тебе могу помочь?

– Я помощи не прошу. Её получить, я не слепой, неоткуда. Готовить перестали, набираем, сами знаете где. Плохая это система.

– Так предлагай?!!

– Не стану я ничего предлагать. Вы больше баллотироваться не станете, а придёт кто-то другой, всех нас распустит и станет своё организовывать.

– Так что?!!

– Государственная должна быть программа. Вот я в этом году просмотрел весь состав Кремлёвского полка. Там нет ни одного пригодного для охраны. Предателя ловить – надо талант.

– Не намекай мне.

– Борис Николаевич! Ситуация нестандартная.

– Бутырцев был чьим-то агентом?

– Как раз наоборот.

– Кверхтормашки!- президент сломал ветку на кусте, возле которого остановился и пошёл, помахивая ею. Комары и тут донимали.

– Порядочность Бутырцева оказалась стопроцентной.

– Ты всё преувеличиваешь.

– Я знаю, Борис Николаевич, что он был у вас на приёме перед тем, как вы подписали Указ 1400 в сентябре 1993 года.

– Был. Об указе знали трое. Но никто из них в глаза его не видел. А он ко мне пришёл, имея на руках чистовой экземпляр. О чём тебе это говорит?

– Тогда или Шахрай, или Коржаков.

– А я верю и тому, и другому,- президент развернулся и пошёл в обратном направлении, потому что сотрудник охраны вышел из укрытия, дав понять, что дальше идти нельзя.- Да дело не в том. Он пришёл и прямо мне сказал, что это подписывать нельзя. Что это вызовет кровопролитие, что это спровоцирует оппозицию явную и скрытую на активные действия. И что тем самым я подрубаю сук, на котором сижу. Меня перестанут уважать, и я частично потеряю власть. Тогда я его не послушал, даже отстранил под домашний арест. Так он не пустой приходил. Он принёс подготовленные проекты Указов. Теперь я их просмотрел, тогда сгоряча не стал, злой был на него. И что ты думаешь? Его компромиссы были приемлемы для всех сторон. А я послушал тогда Грачева, Ерина, Бурбулиса, Шахрая, которые считали конфликт неизбежным и, мол, теперь самый подходящий момент сломать всем им, недоброжелателям, хребет. Итог видишь? Коммунисты всё равно доминируют. Они как зараза, ничего их не берёт.

– Тогда где он взял проект вашего Указа?

– Вот это я и поручаю тебе выяснить.

– Так покойника не спросишь, Борис Николаевич!

– И у покойника можно узнать при желании.

– У него не нашли ни одного документа. Квартира пустая совершенно.

– Вот смотри. Мы сожгли Белый дом, и я его вернул. Сам не знаю почему. Что-то внутри меня толкнуло. Многие были против. Они все против, а я упрямый – вернул. Так он сразу ко мне на приём. Так сказал примерно: "Борис Николаевич! То, что тут наработали, мне не нравится. Зорькин прав. Решение Конституционного суда о незаконности вашего Указа 1400 верно в точности до абсолюта. Вам Конституция такие действия запрещает. Легитимность – понятие, не имеющее юридического аспекта. С этого момента вы – диктатор. Прошедшее кровопролитие – государственный переворот. Последствия будут такими: избрание парламента по вашему Указу незаконно, референдум по новой Конституции тоже. Мы входим в период, когда в стране начнёт работать незаконная власть. Можете меня отдать под суд, расстрелять, но я вам это говорю в глаза. Последствия будут для России разрушительные. Дела пойдут всё хуже и хуже и, когда вы перестанете быть президентом, всё всплывёт и всё рухнет. Это будет большая кровь. Когда что-то делают незаконно – отсутствуют всякие гарантии. Начнётся произвол, и вы не сможете удержать ситуацию под контролем. Орда вам этого не позволит". Вот так примерно он мне сказал.

– И вы его не выгнали?

– А чего ты так удивляешься? Нет, не выгнал. Он был единственным, кто мне правду сказал в глаза. Все тогда передо мной пресмыкались. Песни пели хвалебные, а он нет. Потому и не выгнал. Он чистый человек и, безусловно, бесстрашный. Я сам такой и его за это уважал. Вот ты мне почему всей правды не говоришь?