Китлинский - Клан – моё государство 2.

– Мы тоже свой капитал кровавыми мозолями создавали и тратить впустую – не желаем. Больно уж цена большая плачена, чтоб прокутить или проиграть,- Сашка достал папиросу и, не разминая, прикурил.

– Я вот с вами поговорил и на душе отлегло. Нет, правда, вы не смейтесь,- сказал Курский, заметив, что Сашка смеётся.

– Я не тому о чём вы говорите.

– Наверное, спать пора? Время.

– Желательно,- кивнул Сашка.- Вам учёным не привыкать к ночным посиделкам.

– Все великие идеи в ночных стихийно возникающих диспутах рождаются у нас. Я ведь из поколения шестидесятников.

– Хорошее было время?- спросил Сашка.

– Для меня, да. Имел одни штаны, две рубашонки, штиблеты, пальтишко и раскладушку в общаге, но счастлив был безмерно оттого, что мне предстоит что-то великое сделать в мире, какие проекты роились в голове моей, если б вы знали, но всё растаяло, как дым. Помог Никита Сергеевич Хрущёв спуститься с небес на грешную землю, а потом Брежнев добавил окончательно, чтобы уже не взлетали,- Курский стал забираться глубже в спальный мешок.

– У меня, кроме пистолета, доставшегося в наследство и моих мозгов, больше ничего не было. Ни надежд, ни помыслов, весь путь я проделал сам в риске смертельном,- произнёс Сашка.-Всё сокровенное носил и ношу при себе, в тайге делиться не с кем.

– Боялись?- спросил Курский, застёгивая молнию. Все уже давно уснули и только они двое тихо беседовали.

– Смерти?

– Её.

– Не знаю даже. Когда с ней рядом живёшь, перестаёшь внимание обращать.

– И к этому можно значит привыкнуть. Ситуации, когда другой на вашем месте в ящик бы сыграл, были?

– Всяко было.

– Для меня это всё очень смутно и далёко. Скажите, а счастье хоть чуточку присутствует в том, что вы делаете?

– Какое счастье в том, что ты жив, а кто-то в могилу лёг. Когда сделку прокрутишь удачно, испытываешь определённое удовлетворение. Больше, пожалуй, нет.

– Тяжко без счастья.

– Наверное это, как любовь. Пока она есть – живёшь полнокровно, а ушла, всё – только существуешь.

– Давайте спать,- предложил Курский.- Спасибо вам за беседу.

Сашка встал, закатил большие чурки в угли костра и присел, молча наблюдая, как вспыхивают огоньки, охватывая кору и воспламеняя её. "Сгорает время,- подумал он.-Медленно". Вернулся и лёг.

Разбудила своим тарахтеньем танкетка. Семи часов ещё не было. Когда она подрулила, все уже встали. Пешков вылез с улыбкой, что за ним редко водилось, ибо особых радостей за последние годы не случалось.

– Что Владимирович?- осведомился Гунько.

– В кои-то веки наконец вспомнили и о нас. Тайп получил. Выделили двенадцать квартир моим обормотам, это раз. Весь объём грузов, которые заказывал, поступил в Сковородино, это два. Молодка хлопцем разродилась на базе, это три. Офицеры получили очередные звания в срок и за подписью президента Ельцина, это четыре. Это значит, что мы теперь Российская армия, это пять. И ещё новое штатное расписание утвердили, которое я десять лет выколачивал, шесть. И всё в один день, вчера вечером. Вот я дурной и радуюсь, что без дела сидеть не придётся,- ответил Пешков.

"Вот счастливый человек,- подумал Сашка.- Болеющий за державу и солдата, чем и горд, и жив тем, а отними у него заботы эти, он пропадёт".

– Так с тебя, Виктор Владимирович, причитается,- произнёс Гунько, тоже повеселев.

– А я привёз, потому и раньше подъехал, чтобы к завтраку успеть. Мои наготовили, они ведь с вашими приездами всё связывают, думают, что коль начальство частить стало, значит либо лучше будет, либо совсем труба,- Пешков стал вытаскивать из танкетки большую кастрюлю, бидон, ящик. Ему помогал водитель.

– Значит, мы оправдали их надежды на будущее,- определил Панфилов.

– Ещё как. Серёга, тащи к костру,- крикнул Пешков солдату.- Только вот со спиртным накладка. Я привёз, но своего приготовления самогон. Спирт дали, но его надо ещё везти и уже не надеясь, что будет, пришлось страховаться. Сахар пустили,- он вздохнул.

– Градусов сколько?- поинтересовался Гунько.

– Под семьдесят,- ответил Пешков.

– Ого!- удивлённо молвил Гунько.- Тогда казаки вперёд, чего ждать. Я самогона сто лет не пил, хоть на нём и вырос.

– Тоже мне казак,- подколол его Евстефеев.- Осталось завести оселедец, надеть шаровары и хоть сейчас на Хортицу.

– Вольница любому всласть,- парировал Гунько.

– Ага! Разбоем жить любому всласть,- наседал Евстефеев.

– Ну, а почему бы, как в старые добрые времена, Стамбул боем не взять? Там есть, чем поживиться. Возвратимся в коже, коль свою выделывать перестали,- отговаривался Гунько.-Или на Швецию набег устроить.

– Швеция в нейтралитете, их трогать не моги,- напомнил ему Левко, чем огорчил налётчика.- Они вне военных союзов.

– Чего они тогда о неизвестных подводных лодках который уж год вопят, намекая, что это советские,- не согласился Гунько.

– Так не лезьте в чужие воды. Что вы там всё время ищите? Может золото нацистской партии?- не отставал от него Левко.

– Ну и дотошный ты, братец, сдаюсь,- усаживаясь, сказал Гунько, прося тем самым пардону.

– Так шастаете или нет?- упрямился Левко.

– Это к военно-морским силам вопрос. У них своя разведка, мы с ними не контактируем, задачи разные. Может и лазят,- ушёл от ответа Гунько.

– Не пойман – не вор,- вставил Панфилов несколько слов в разговор. Он был в курсе, что в районе шведских территориальных вод шарят все: и янки, и британцы, и наши.

– Так и говорите, что рыло в пуху,- Левко смотрел, улыбаясь.

– Не хитри,- предупредил Панфилов.- Ведь по глазам вижу, что знаешь, кто там сидит.

– Ладно. Только за язык не тяните, а то выяснится, что я больше знаю, чем вы,- отсёк Левко.

– Вот и договорились. Тогда приступим,- Панфилов хлопнул в ладоши.-Разливайте, Виктор Владимирович, вы главный сегодня, на вашей улице праздник. Родители как мальца назвали?

– Митькой, в честь деда,- сказал Пешков, разливая самогон в сдвинутые кружки прямо из канистрочки.

– Первый тост за них,- взяв кружку, произнёс Гунько.- Как говорят у нас на Украине: "Хай им щастить",- и выпил, после чего стал искать взглядом, чем бы закусить. Самогон был мягким, но крепким.

– Эх, ты! Казак!- подзадорил его Евстефеев.- Кто же так пьёт?- он выпил и последний глоток стал демонстративно булькать во рту, сглотнув сказал:- Вот как надо.

– Удивляюсь тебе, Павлович,- хрустя капустой, ответил Гунько.- Вот натура у тебя, сколько бы не пили, ты утром, как стёклышко, как огурчик. Чего не отнять, того не отнять. Спирт и то не запиваешь. Не хочу грубить, но Сергей прав – пол армии у нас хроники.

– Ты на себя утром в зеркало глянь, по мне хоть не видно,- отправил намёк в обратном направлении Евстефеев.

– Так я и себя имел в виду под хрониками. За этот год, в пересчёте на спирт, тридцать восемь литров выдул. Наука говорит, что если больше двадцати на человека в год, то нация вырождается, так мы ведь ещё год не закрыли,- ответил Гунько и стал хохотать. Он вёл учёт выпитому, после того, как прочитал статью о вреде алкоголя.