Китлинский - Клан – моё Государство 5

– Многодетность?

– Не гадайте на кофейной гуще, говорил мне один старенький француз, заметивший, как я перевернул чашечку и внимательно рассматриваю полученный рисунок, дело происходило на тихой улочке старого Лиона. Почему, спросил я. А он, по жизни юморные люди присутствуют всегда и везде, ответил мне, улыбаясь, что у меня был плохого сорта кофе, который ко всему прочему доставляют в страну контрабандой. Поймите, что в сытых и холёных детях нет стремлений. Многодетность – это бедные страны, где нет экономики и нищета ставит на развитии ребёнка крест. Там не до жиру. Главное – выжить. Хотя бы до 15-16 лет.

– Расскажите мне о себе. Историю вашей семьи вы мне поведали, да и Самуиловна мне нашептала. Хочу о вас лично и из ваших уст.

– Хорошо. Слушайте. То, с чем я родился не исключение из правил. Так же, впрочем, как и ваши приобретенные умения. Религия и жизнь всегда шли нога в ногу и тех, кто появлялся на свет всевидящим и достиг некоторых успехов, зачисляли в пророки, мессии, святые наконец. Никакого божественного провидения в моём рождении нет. Как и все я появился по воле случая и мог вообще не родиться. Осознание к каждому приходит по-своему. Обычно люди помнят из глубокого детства эпизоды. Яркие. Эта отрывочная память заменяется на основную в пять-восемь лет. Мой первый эпизод произошёл в три месяца. Я сильно испугался и весь сжался. Передо мной возникло яркое оранжевое свечение, оно увеличивалось, приближалось. Это была моя сестра. У неё оранжевое цветовое сопровождение, почти золотое. Я его побаивался, но всегда за его появлением следовало кормление, она таскала меня к матери, что и уравновесило мой страх перед голодом. И потом уже включилось зрение. Нет, я лиц не видел, просто мелькали какие-то силуэты, и я их узнавал по свечениям. Мама была бирюзовой. Отец зелёно-красный. С полугода я уже хорошо различал лица, но в отрывочной памяти. В доме был старый кот, Мартын его звали, он умер, когда мне не исполнилось года, так он был белым, шкура у него дымчато-пепельная. Вот его я запомнил хорошо. Уж очень он быстро мелькал. Я не успевал за ним переводить глаза. Уже потом мне Лёха подтвердил, что Мартын имел белый цвет, и что он именно мелькал. Кошек в доме было несколько, но из подполья выходил только он. Его, видимо, гнал внутренний хозяин.

– Его кошки ненавидели,- вставился Лёха.- Извини, Сань, что прерываю. Мы им в подвал опускали жрать. А Мартын приходил на кухню, быстро ел, дрожа при этом всем телом и уметался, как пуля в подвал. Больше пяти минут он не выдерживал. Мы с Володькой проводили эксперименты под шуточки отца. Наложим сырого мяса горку, чтобы он подольше задержался, но не тут-то было. Пяти минут он так и не перекрыл. Хватал самый большой кусок и с ним уносился в подпол. Санька тогда уже был на полу в большой комнате на одеяле, а в кухню была сделана широкая прорубка. Когда-то отец выпилил почти всю стенку. Чем-то она ему не нравилась. Мартын приходил жрать каждый день ровно в 12 часов дня. Как штык,- Лёха помолчал, вздохнул и добавил:- Санька родился красным. Почти все новорожденные красные в первые две недели после рождения. Потом цвет либо меняется, либо остаётся красным на всю жизнь. И тут он ничем от остальных не отличался. Обычный карапуз. Как все с первых дней он шлепал губами, кривил их. Как все плакал и канючил. Но до четырёх месяцев. С четырёх его уже никто не замечал. Он перестал реветь. Какашки стали у него коричневые, до этого пробивало на темную зелень. Мать мучалась от того, что он не плачет, и заставила Ольгу снести его к врачу. Но тот, осмотрев, сказал, что малыш здоров. Он его, кстати, ущипнул, на что Санька отреагировал своеобразно. Это уже из уст Ольги. Он повернул голову, глаза у него широко раскрылись, и он как кот зашипел. Гаврилыч, это врач старожил, недавно умер, усмехнулся и шлепнул его по попке, и тут Санька заорал баском. Но дома по-прежнему звуков не издавал. Время от времени мать гнала Ольгу с ним к Гавриловичу для очередного шлепка, что тот с превеликим удовольствием делал. Давай, Сань, продолжай.

– Гаврилович – бордовое пятно. Прекрасный человек и великолепный хирург. Как-то он мне сказал, что если б не его шлепки, вырос бы я неучем. Вам Самуиловна в каком цвете видится?

– В бордовом,- ответил Серов.- И ваш поселковый врач тоже бордовый.

– Когда умер Гаврилович, я дал своим задание сыскать хирурга с бордовым цветом. Конечно, бордовый и медицина никак не соотносятся, но бордовые очень восприимчивы к чужой боли, и у них не наступает огрубления. Самый человеколюбивый цвет. Вот я с этим родился и с этим живу, а как у остальных происходит, не знаю. Цвет меня преследовал изначально. В нашем доме бывало много народа и всех я их помню. Вот красный весьма распространен, но у каждого есть свой оттенок. Экстрасенсы придумали ауру, что-то вроде цветовой визитки.

– Не только они. Колдуны, маги,- прервал Сашку Серов.

– Для меня все они экстрасенсы. Так вот они болтают, что цвет меняется, если человек возбужден или нервничает, а когда радуется, то тоже меняется цвет. Я этого никогда не видел и не встречал. Знаю, что это стабильный показатель. С ним ты родился и с ним подохнешь. Как таковой ауры не существует. Просто есть волновой диапазон, в котором фурычит мозг, и который дан человеку от папы и мамы через гены. А всякая волна имеет спектральный цвет. У людей один диапазон, но разные волны. Кстати, про смену цвета на первых неделях после рождения. Всё происходит следующим образом. От цвета ваших родителей ваш будущий зависит, но не совсем. Там гены интересно складываются, не подпадая ни под одну из имеющихся теорий. Однако, есть привязка к группе крови. В первые две недели цвет меняется только у тех, у кого происходит смена группы крови. Мы это установили точно, но совместить с остальными делами не смогли.

– Про спектральность согласен. К такому выводу пришёл сам. Про группу крови и её смену?- Серов развёл руки в стороны.- Впервые об этом слышу. И не только в привязке к цвету. А меняется кровь почему?

– К примеру у матери вторая плюс, а у отца вторая минус. При зачатии стал доминировать в плоде отцовский резус, но девять месяцев торчать надо на материнской плюсовой, связаны же пуповиной. А только родиться на свет, организм в течении пары недель самопереводится на минусовой резус. Так же и с группами крови,- разъяснил Сашка и продолжил о себе.- С трёх месяцев я живу в этой цветовой символике. Она влияла на развитие моего мозга. Яркие цветные игрушки мне были неинтересны потому, что у них мёртвый цвет. Любил я общаться с живыми. У живых цвет ярче и он всегда пульсирует в зависимости оттого, что человек говорит и что думает. Об этом я тогда не знал. Для меня это была самая интересная игра. Когда стал ходить, и меня выставляли во двор, я наслаждался. Вокруг меня расцвечивали кури, гуси, утки, вся живность, что водилась в доме. Собаки тема особая. От них я балдел. У них жуткая амплитуда пульсаций. Космические пульсары, да и только. Своих собак у нас не было. Отец их не выносил, терпеть не мог. Наследие лагеря. Но собаки всё равно сбегались ко мне со всей округи. Он их гонял, но они приходили вновь и вновь. Постоянная память у меня включилась в год. Через ручей в посёлке был мосток. Его скрепляли скобами и кованными гвоздями с широкими шляпками. Там где люди ходили, шляпки на солнце блестали. Ярко и с бликами. Ольга ставила меня на доски, пускала с рук. А нагретый металл тоже излучает в красном диапазоне. Я эти шляпки пытался оторвать и забрать с собой, она на меня бранилась, силой тащила с этого мостка, я упирался. Там и произошло слияние пульсации, цвета и звука её голоса. Они совпали и выстроились в ряд. С этого момента я стал понимать слова и вскоре речь, но через пульсирующие цветовые символы. И сразу почему-то стал их сравнивать. Частенько не совпадало. Звук соответствует чему-то, и я об этом знаю точно, но вижу картинку другую. Ничего не могу понять. С собаками было просто. У них ложилось ровно и всегда. Тютелька в тютельку. Потом уже я разобрался, почему так. Просто человек думает об одном, а говорит другое. Своеобразная фальшь. Собаки тоже умеют думать, но говорить не умеют, потому у них всегда совпадало. Ко всему я мог видеть собственную пульсацию. Они потому ко мне и сбегались, что у меня от восхищения сердце колотилось ужасно, а это усиливает пульсацию почти до уровня собачьей. Я был у них за своего. Вскоре я неосознанно научился их подзывать. Глаз собаки видит только в черно-белом, но есть внутренний глаз, который ощущает живое в цвете. Так они всё живое и друг друга фиксируют. Говорят, что есть злопамятные собаки, которые готовы при случае укусить обидчика. Собачья память достаточно примитивна в сравнении с человеческой, однако навсегда фиксирует цветовой фон ударившего человека, правда, не всегда и не все собаки так поступают. Но они все поголовно обладают этим внутренним глазом, способностью через мозг видеть цвет. И я с такой способностью родился. Но я – человек, потому поимел возможность это развить.