Китлинский - Клан – моё государство 3.

– У меня большие связи. До тюрьмы дело не дойдёт,- возразил Вильям.

– Мать королева уже не молода. Достойной замены ей нет. Чарльз на этот пост явно не тянет. Останется от вашего имперского консерватизма один профиль. Нравы падут, а угроза с Востока останется всегда. Тогда тебя и посадят,- расписал Сашка перспективу.

– В тюрьме не рай, но и там жить можно. За правду можно и пожизненно,- Вильям цокнул языком, а один из молодых ребят его подбодрил.

– Не бойтесь! Мы вас с кичи вытащим.

– Ловлю на слове,- подняв палец в небо, как бы призывая господа в свидетели, сказал Вильям.- Сидеть на старости лет не хочется. Да и точно, случись так, запишут в придурки.

– Так что тебе не даёт покоя?- не отставал Сашка.- Говори.

– В дороге думается хорошо. Я ещё не выяснил почему, но факт имеет место. Наверно от первозданной природы, что вокруг или ещё почему-то. Приходит спокойствие откуда-то изнутри. Дышится сладко,- не находя слов для ответа, закончил Вильям.

– Вона как!!- хохотнул Сашка.

– Вот снова ты смеешься!- разочарованно произнёс Вильям, заметив, что Сашка опять всё хочет перевести в шутку.

– То, что тут думается хорошо – известно давно,- Сашка был серьёзен.- Так происходит от Урала до Чукотки. В тайге мысль парит, перелетая с ветки на ветку. Все внутренние волны в человеке от тайги. Наши биоритмы совпадают с биоритмами леса полностью. Это не означает, что человек слез с деревьев, глупые теории оставим в стороне, потому, хотя бы, что слово слезть, довольно точно характеризует залезть. Раз слезли, значит, когда-то на них залезли. Человек умел лазить всегда, это факт неоспоримый. Он лазил по деревьям, скалам, пещерам. Мои выводы могут существенно расходится с данными антропологии. Например. Стопа древнего человека была копией руки. Если это кому-то говорит о том, что он в древности обитал на деревьях, это его право выбора. У гориллы тоже есть такая схожесть, и она лазает по деревьям, но предпочитает всё-таки землю. Наш предок выполз на сушу из воды. Деревья тоже не на пустом месте возникли. Тоже из воды. Мы топали рядом по нетореным путям и дорогам эволюции неразрывно. Лес – обитель и, если хотите, крестная мать человечества. Она кормила, спасала, укрывала неразумное чадо. Именно под кронами сосен мы стали превращаться из злого и кровожадного животного в умного и кровожадного сапиенс. Историю эту не воскресить. Почему? Потому что лес это влага. Исчезли, сгнили все ископаемые останки. Долг платежом красен, гласит мудрая пословица. Наши предки легли к подножиям сосен, своими телами удобрив почву в знак признательности за кров над головой и пищу. Украинские черноземы, не что иное, как прах и тех и других. Вечная им слава и благодарность. Вот откуда в тебе, Вильям, тяга к самопознанию. Лес раскрывает в человеке то, что скрывает город. Чтобы так произошло мало гулять в лесу несколько часов. Надо в нём пожить. И обязательно в диком. Человек хоть и стал разумен, в душе он такой же дикарь, каким был. Окультуренный лес не даёт такого эффекта пробуждения. В посаженном лесу нет души. Это антураж созданный руками человека. Всё искусственное не имеет души. Говорят, что весь окружающий нас звездный мир нечто вроде огромной души. Так, наверное, и есть. В созданном умом и руками человека, я лично, души не вижу, не чувствую. Иногда говорят, что в это вот строение вложена душа художника-архитектора. Желание выдают за действительность. Разве можно сравнивать парящего в небе орла с авиалайнером? В самолёт заложены жесткие математические параметры. Воздушное средство передвижения, не более, как ты не старайся вложить в него душу. Или башни мира. Они вызывают восхищение, эти творения рук человеческих, но мне больше по душе огромные в сто метров высотой сосны. Они для меня верх красоты и совершенства, мудрости природы, создавшей неповторимое чудо. Человек тоже ведь великое чудо природы, и хоть он кичится своим умением создавать, всё равно ему до природы далеко,- Сашка вздохнул, как бы подчёркивая свою разочарованность в человечестве.

– Ты совсем зелёный, Александр,- сказал Вильям.- Они в тебе нашли бы достойнейшего лидера.

– А ты против их требований?

– Я обеими руками за. Но только внутри себя. Снаружи я понимаю, что, вряд ли, кто-то пойдёт на удовлетворение их требований. Два начала во мне борются. Душа и разум,- Вильям посмотрел вопросительно на Сашку.

– Это вот в тебе и бродило, давило и не давало покоя. В нашем искусственном мире две противоположности – душа и разум. В лесу они сливаются в единое целое. Поэтому тут легко и спокойно. Свободно. Здесь им нет необходимости противостоять друг другу и они в красоте своей соединяются. Так было предусмотрено природой. Почему пошло не так – вопрос третий.

– Получается, что мой соотечественник Дарвин прав?- Вильям уже понял, что Александр в определении его состояния души оказался полностью прав. Но из этого всего интуиция вдруг подсказала ему, что тогда вся теория эволюции трещит по швам.

– А вот этого я не говорил!- Сашка поднял руки вверх, прося пардону.- Дискуссии на эту тему вечны. Он прав, безусловно, уж очень красноречиво об этом говорят факты, а их отрицать будет только слепой. Считают, что копчик человека – рудиментарный хвост. Я спрашиваю себя: "А почему, собственно, он стал вдруг не нужен и постепенно исчез?" И следом ещё более каверзный вопрос. Когда он исчез? До того, как человек стал на ноги или после. Да, в природе есть моменты, где теория Дарвина железно вписывается в прошедшую событийность. Но не везде. Я, к примеру, уверен, что у человека на пути от амёбы до прямоходящих экземпляров хвоста не было вообще. Хребет же должен чем-то заканчиваться! Вот у нас там и есть копчик. Вот ты рысь возьми. Он ей что, совсем был не нужен? Чем он рыси помешал? Лисе не помешал, волку тоже, а ей по вкусу не пришёлся, а они в одной среде обитания живут и пища у них одна. Ко всему у кошачьих хвосты никому не помешали. А мы вообще о многом не знаем и навряд ли когда-то узнаем. Меня другой вопрос интересует. Были мы вон с той сосной в далёком прошлом единым предорганизмом или нет? Это вопрос! А наследственная изменчивость – не вопрос. Пшик.

– Хитрый ты, Александр. С тобой спорить трудно. В твоей голове очень много информации и ты её выуживаешь и вставляешь в речь так, что не поверить невозможно,- произнёс Вильям с огорчением.- Тебе надо бросать твоё дело и заниматься наукой. Деньги деньгами, но знания – вечны.

– Ты вырос в другой системе ценностей, у тебя совсем иное понимание предмета, чем у меня. Мы на одной земле живём в одно и то же время, но находимся в разных эпохах. Для меня деньги не имели значения никогда и иметь не будут. Но они есть, они существуют, чёрт их возьми, а значит, есть и рычаги. Они тебе не нужны, ты существуешь вне их. Система тебя лелеет и защищает, помогает тебе стать на ноги. А я вне системы, я ей чужд, Вильям! Любая демократия отвергнет меня, она будет пытаться сбить с меня спесь, унизить. Кому я буду нужен кастрированный? Я создал то, что выше любой демократии в мире на несколько порядков. Разве можно бросить, презрев, своё дитя? Я не могу предать. Лучше застрелиться. Конечно, оно уже встало на ножки и само взрастёт, поднимется до небес со временем, но как отец я не имею права быть при его становлении в стороне. Мне необходимо участвовать в воспитании, ибо в этом процессе идёт взаимное обучение. Мне никогда не быть в науке. У меня есть свой интерес в астрофизике. Хочу я знать, почему и как всё это возникло. Я собираю в своей голове всё по этому вопросу и то, что касается косвенно. Может в глубокой старости, когда уже не смогу ходить, разложу всё по полочкам, проанализирую и что-то в моей голове вызреет, если раньше мне в бестолковке не сделают дырку.