Илья Константиновский - Первый арест

Но оказалось, что и это еще не конец, – удивительный поединок продолжался и после вынесения приговора.

Председатель читал приговор торопливо и небрежно: ему явно хотелось поскорей уйти домой.

– Корецкий Антон… гм… пять, то есть к пяти годам тюрьмы… Чернега Ион… три года… Гершков Яков – четыре года… Белецкая Татьяна – три года… гм…

Антониу Ион – три… нет, один год…

Он произносил пять, три, два года тюрьмы таким вялым, скучающим тоном, словно отсчитывал медную монету. Но вот наконец он кончил; в последний раз метнув строгий взгляд на обвиняемых, отложил бумагу, на которой был написан приговор, и удовлетворенно потер руки с видом человека, закончившего работу. А в это время те, кому он прочел приговор и кто должен был бы быть потрясен и раздавлен полученным наказанием, те, у кого в эти мгновения должны были сжаться сердца и спутаться мысли от тоски, от холода, от удручающей перспективы тюремного заключения, ответили судьям самым неожиданным образом: за барьером раздались громкие возгласы:

– Долой классовую юстицию! Долой буржуазию!

Это было настолько неожиданно, что все в зале растерялись: и председатель, схватившийся вместо колокольчика за чугунное пресс-папье, и стражники, уже начавшие было после чтения приговора теснить осужденных к выходу. Но те, которые кричали, делали это самозабвенно и бесстрашно:

– Долой буржуазный суд! Да здравствует комсомол! Да здравствует Советский Союз!

Кто-то догадался распахнуть обе половинки двери позади барьера, и опомнившиеся стражники начали свирепо толкать осужденных к выходу. Их остановил крик председателя суда.

– Назад! Верните их назад! – кричал он, наклонившись и сжав кулаки так, словно сам хотел кинуться за барьер.

– Кто кричал? – тихо и раздельно спросил он, впиваясь глазами в осужденных, когда их снова загнали в огороженный закуток. – Кто кричал? – повторил он врастяжку. – Отвечайте: кто кричал? Иначе всем будет худо!

Из толпы осужденных выдвинулись двое: невысокий, с бледным морщинистым лицом, осужденный на самый большой срок, и старший из братьев Гершковых – на лице его даже теперь была простодушно-доверчивая улыбка.

– Почему вы кричали? – спросил председатель все еще тихо, и было видно, что он с большим трудом сдерживает бешенство.

– Это наш ответ на террор сигуранцы, – медленно и внятно произнес первый осужденный. – Это наш ответ на то, что нас лишили защиты и права высказаться…

– Молчать! – заревел председатель, и губы его затряслись и посинели. – Вас приговаривают дополнительно к одному году тюрьмы каждого! Стража, уведите их! Я кончил! Конец!

И, схватив трясущимися руками лежащие на столе бумаги, он кинулся к двери, запахивая на ходу черную мантию, толстый, неуклюжий, похожий на огромную летучую мышь. За ним поспешили остальные: сухощавый старичок – второй член суда, прокурор с рысьим взглядом и еще какие-то судейские чиновники, все бледные, ошеломленные, потерянные…

«Не может быть, чтобы это был конец…» – думал я, выходя из здания суда и направляясь к прямой, пересекающей центр города аллее длинного бульвара. Город уже спал, таинственно чернели дома, деревья и золеная изгородь бульвара. Неяркий свет уличных фонарей, обсыпанных ночными букашками, ложился на опавшие листья. Я шел по бульвару в каком-то грустно-восторженном состоянии. Я шел и думал о людях, которых я сегодня видел, об их судьбе. Я знал и чувствовал, что она становится отныне и моей судьбой, потому что я всегда буду на их стороне, всегда с ними… …Не может быть, чтобы этим все кончилось для тех, кто с таким упорством, с таким мужеством отстаивал свою правоту перед этим толстым хамом, опьяненным сытостью и властью.

1 Все мы влекомы туда же (в могилу). Вращается урна, и рано или поздно выпадет и наш жребий. (Гораций. "Оды". II)

1 И рано или поздно выпадет и наш жребий И уведет нас в челн, отправляя на вечную гибель… (Гораций, "Оды", II)

1 Кампания памяти Ленина, Либкнехта, Розы Люксембург.

1 Перчепция – финансовое управление, собирающее налоги.

1 Перчепторы – чиновники, собирающие налоги.

1 «Рошу» по-румынски – красный.