Александр Ширванзаде - Хаос

– Кажется, кучер сбился с дороги, – заметила Шушаник, оглядываясь по сторонам.

– Нет, мадемуазель, он у меня опытный, не собьется.

Вежливые манеры Микаэла, мягкий голос, осторожные движения несколько успокоили Шушаник. Она подумала, что пугаться или смущаться нечего. Всем известно, что Алимяны – хозяева Заргаряна, а Заргарян – дядя Шушаник. Кто посмеет сплетничать? Наконец, неужели непростительно бедной девушке сесть в экипаж к своему знакомому, будь он даже архимиллионер?

– Как вам понравилась наша невестка? – спросил

Микаэл.

– Что я могу сказать? Ведь мы только что познакомились. Нет, кучер положительно сбился с дороги.

Микаэл опять тронул тростью возницу и что-то сказал ему.

Вдруг экипаж остановился, и кучер спрыгнул с козел.

– Что случилось? – спросила девушка.

– Накрапывает дождь, я велел поднять верх.

– Нет, нет, дождя не будет, я даже люблю дождь!

– Отлично, он поднимет наполовину. Гасан это знает. Возница наполовину поднял верх и вскочил на козлы.

– Вы никогда не бываете в городе?

– Была раза два.

– Почему же так редко?

– Занята.

– Знаю, слышал. Ухаживаете за больным отцом. Бедняжка! Говорят, когда-то он был очень богат и здоров. От души жалею…

Эти слова тронули Шушаник. Должно быть, она заблуждается. Вероятно, этот с виду себялюбивый молодой человек так же добр и чуток, как и его брат.

– Живя на промыслах, можно совсем одичать. Напрасно вы избегаете общества. Разве у вас в городе нет знакомых?

– Нет.

На минуту наступило молчание. Кучер обернулся.

– Вы любите театр? – спросил Микаэл, бросая на кучера сердитый взгляд.

– Я люблю только драму.

– Драму? – обрадованно переспросил Микаэл. – Теперь в городе драматическая труппа. Сегодня бенефис очень хорошей артистки… Идет какая-то новая драма, да, «Нора», «Нора»…

– «Нору» я читала, хотелось бы посмотреть.

– Прекрасно. Могу я пригласить вас на спектакль?

– Благодарю, но я не могу оставить отца.

– А что может случиться, если вы оставите его на один вечер?

– Нет, нет, нельзя…

– Вы так молоды, прекрасны и сидите взаперти. Это непростительно.

Шушаник почувствовала, что молодой человек смелеет, и предпочла промолчать.

– Из театра я вас сейчас же доставлю домой, так что ваш отец всего каких-нибудь три-четыре часа побудет без вас.

– Нет, нет, это невозможно. Я без дяди никуда не выхожу.

– Как будто трудно и его пригласить; я возьму ложу.

– Погодите, что это такое? Мы как будто миновали поселок. Куда же мы едем, господин Алимян?

– Мы просто катаемся.

– Катаемся? – повторила Шушаник, прикусив губу. – А отец? Извините, господин Алимян, уже время кормить отца, я не имею права кататься.

– Вы, сударыня, считаете меня каким-то чудовищем.

– С чего вы взяли? Я не считаю вас чудовищем, но…

– Но не считаете и человеком, хотите сказать, не так ли? – договорил Микаэл смеясь.

– Я и этого не говорю.

– Так почему же вы боитесь меня?

Самолюбие Шушаник было задето.

– Я – вас? – воскликнула скромная девушка таким серьезным тоном, какого Микаэл не ожидал от нее. – Вы ошибаетесь!..

Странно. Пока Микаэл издали наблюдал за Шушаник, ему казалось, что достаточно остаться с ней вдвоем, и он сумеет овладеть ее сердцем. Дешевые победы развили в нем самонадеянность, а легко доставшаяся любовь Ануш убедила в собственной неотразимости. А теперь перед этой бедной, скромной, обремененной семейными заботами девушкой Микаэл ощутил незнакомую ему робость. Это серьезное, умное, красивое лицо, эти чистые, ясные глаза обезоруживали его, – так иной раз человеческий взгляд укрощает ярость зверя. И, несмотря на непреодолимое искушение обнять и прижать к себе это беззащитное, невинное, чистое существо, подобного которому еще не было в списке его побед, – Микаэл чувствовал себя скованным.

Однако смелость Шушаник задела его за живое. Как? Чтобы эта простая девушка не боялась Микаэла Алимяна, человека, которому все доступно, если не в силу личного обаяния, то благодаря миллионам!

Глаза его заискрились страстью, губы задрожали. Раскрасневшиеся щеки Шушаник волновали его. Он попытался придвинуться к девушке, но она слегка отстранилась, не глядя на него. Микаэл, откинувшись назад, хотел было поймать руку Шушаник, казалось праздно лежавшую на коленях. В эту минуту на него устремился негодующий взгляд прекрасных глаз; руки его ослабели. Однако страсть заклокотала в нем. Он схватил руку Шушаник и крепко сжал. – Господин Алимян, сидите спокойно! – раздался возмущенный голос девушки.

Она вырвала руку и отодвинулась. Микаэл терял самообладание. Холодность девушки все сильнее распаляла его. На мгновение мелькнула мысль прибегнуть к насилию, но лишь на мгновение. Взглянув на ясный профиль девушки, он даже в очертаниях его постиг всю чистоту этой девственной души. Но вожделение уже овладевало им, вытесняя чувство оскорбленного самолюбия, и, не в силах сдержаться, почти бессознательно, обезумев от страсти, он опустился на колени: – Ударьте меня, но я… я… люблю вас!.. Да, люблю.. Я горю, поймите, я весь в огне… При первом взгляде на вас я потерял рассудок… никогда, никогда, ни одна женщина не увлекала меня так… Для вас я сделаю все, все, сложу к вашим ногам мое богатство, понимаете, все мое богатство… Только… только…один поцелуй…

Шушаник с негодованием посмотрела на его искаженное страстью лицо, смутно испытывая ощущение чего-то грязного. Слово «любовь» в устах Микаэла звучало, как удар хлыста.

Ступив одной ногой на подножку, она уже хотела выпрыгнуть из экипажа, который несся вихрем по безлюдному полю неведомо куда.

– Остановитесь, сумасшедшая, – воскликнул Микаэл, хватая ее за руку и силой усаживая на место, – вы разобьете свою глупую головку!

– Прикажите повернуть на промысла!

Никогда ни один голос не казался Микаэлу грознее голоса этой беззащитной, слабой девушки. Он, каясь в своем поступке, покраснел от стыда, и покраснел, быть может, впервые с тех пор, как познал женщину. Опять он коснулся тростью плеча возницы. Экипаж, повернув обратно, через несколько минут уже катился по большой дороге.

Оба молчали. Микаэл был во власти смешанных чувств. Он и стыдился и сердился; ему в одно и то же время хотелось и просить прощенья и отомстить. Одно лишь было несомненно: никогда ни в какой другой женщине не чувствовал он такой духовной мощи. И сколько презренья прочел он на лице этой бедной девушки, сколько ненависти к красивому, богатому и молодому спутнику!

Экипаж быстро приближался к промыслам Алимянов. Микаэл пытался казаться хладнокровным и показать дочери жалкого паралитика, что в его глазах она не выше горничной.

– Жаль мне вас, – пожал он плечами. – Теперь дома все начнут вас укорять, – и сколько, народ у! Мать, отец, дядюшка, тетя, дети, а может быть, и прислуга…