Илья Эренбург - Падение Парижа

Анонимное письмо испугало Виара; он боялся не смерти, но ответственности. Через несколько дней ему придется решать, приказывать, может быть, карать. А он этого не умеет; он привык анализировать, критиковать, оставаться при особом мнении. В шестьдесят пять лет Виар испытывал дрожь девушки перед первыми объятиями. Когда-то ему все казалось простым: они получат на выборах большинство и объявят эру социализма… Может быть, тогда это и было просто? До войны люди были мягче, податливей. Они не знали ни карательных экспедиций, ни костров из книг, ни фашистских лагерей. Вот этот пишет: «Спалим, как крысу…» Да, они будут науськивать, провоцировать, стрелять из-за угла. Как в Мадриде… Они захотят потопить Народный фронт в крови. А кто союзники Виара? Для коммунистов он «предатель». Коммунисты начнут настаивать, требовать решительных мер апеллировать к массам. Радикалы?.. Для Тесса Виар и Легре – одна шайка; достаточно послушать, с каким отвращением он выговаривает слово «марксист»… Виар одинок. Если ему сегодня аплодировали, то только потому, что он говорил, как Легре. Когда он начнет действовать, те же самые люди его освищут.

К чему это все? Сколько ему остается жить? Пять лет. Может быть, меньше. Он мог бы глядеть на пейзажи Боннара, читать хорошие книги, уехать к себе, в Авалон – там зяблики, левкои… Как все непонятно и скучно! И до чего холодно в комнате!.. Виар почему-то вспомнил свои юношеские стихи:

Промозглый холод,

И фонари,

И мысль, как овод:

Умри! Умри!

Он чувствовал, что в этот горячий майский вечер его бьет озноб.

– Робер, принесите мне плед.

Усмехнувшись, лакей сказал кухарке:

– Результаты предвыборной кампании – дышать нечем, а ему холодно!

В воскресенье вечером Пьер зашел к Аньес:

– Пойдем на Бульвары – будут объявлять результаты выборов.

Он был возбужден близостью развязки, кричал, размахивал руками. Аньес не хотелось идти; она себя плохо чувствовала, да и не занимали ее выборы; однако она уступила.

Людская река текла с узких темных улиц вниз, к центру. Лихорадка, охватившая Пьера, трясла город. Отовсюду слышались вопросы, догадки, слухи, слова тревоги или надежды. Кепки рабочих запрудили Большие бульвары. Обычная публика отступила перед ними; только иностранцы и проститутки сидели на террасах нарядных кафе.

Пьер и Аньес стояли перед редакцией вечерней газеты. На большой треугольной площади нетерпеливо гудела толпа, как в театре перед занавесом. Через несколько минут имена и цифры на белом экране расскажут о судьбе Франции. Может быть, победят правые?.. И суеверная тревога рождала слухи: крестьяне испугались Народного фронта, провинция голосовала за фашистов, даже красные пригороды Парижа отступились от левых. На экране стояло всего несколько имен: первые парижские депутаты. Люди расхватывали вечерние газеты, хотя знали, что в них еще нет результатов выборов. Площадь походила на ярмарку. Кто-то, чтобы скоротать время, затянул романс о «госпоже маркизе». Грызли китайские орешки. Арабы расхваливали коврики из козьего меха. А вечер был жаркий; в соседних барах бойко торговали пивом и лимонадом.

Вдруг раздался голос громкоговорителя:

– Торез Морис. Избран…

Ответная буря голосов: Тореза любили. По площади прокатывалось: «Да здравствует наш Морис!» Хотя никто не сомневался, что Торез будет избран, первая удача вдохновила всех. Запели «Интернационал». Толпа теперь заполнила соседние улицы. Напрасно полицейские пытались расчистить дорогу для автомобилей; впрочем, полицейские не настаивали: они не знали, чья сторона возьмет, и старались быть деликатными.

– Фланден Пьер. Избран…

– Долой фашистов!

– Предателей к стенке!

– Блюм Леон. Избран…

– Да здравствует Народный фронт!

Приветствия и аплодисменты сменялись свистками. Но все чаще слышались радостные возгласы и все реже толпа разражалась неодобрительным улюлюканьем. К десяти часам стало ясно, что Народный фронт победил. С лиц уже не сходила улыбка. Сведения об избрании правых встречались ленивым свистом. Легкая победа казалась колдовством, чудом: все выиграли пять миллионов в необычайной лотерее. Не ружья, но крохотные бюллетени спасли народ. Десятки лет голосование было скучным обрядом: не все ли равно, кто пройдет – радикал-социалист или левый республиканец? Но эти выборы были особенными; они родились на улице, среди камней и крови шестого февраля, среди красных флагов демонстраций. Надежда на перемену не только министерства, но и своей маленькой жизни в этот майский вечер охватила всех. На других площадях и дальше – в прокопченном Лилле, в веселом Марселе, в молчаливом, черством Лионе, на побережье океана, на склонах Альп – миллионы сердец взволнованно бились.

– Виар Огюст. Избран…

Пьер закричал так громко, что Аньес, смеясь, зажала уши. Его возглас подхватили другие. Но Пьеру это показалось недостаточным. Он ревниво сказал:

– Когда проходит коммунист, они кричат куда сильнее…

– Тесса Поль. Избран…

В ответ несколько человек неуверенно крикнули:

– Да здравствует Народный фронт!

Аньес сказала:

– Пойдем. Я на ногах не держусь…

Они дошли до Бульваров и сели на террасе маленького кафе. Кругом люди чокались, поздравляли друг друга.

– Аньес, как ты можешь не радоваться?

– Чему? Что выбрали Тесса? Да, конечно, этот подлец хлопотал за меня… А я не радуюсь.

– Дело не в Тесса. Это деталь. Важно, что победил Народный фронт.

– Ты ведь знаешь, как я к этому отношусь. Для меня жизнь – как раз то, что ты называешь «деталями».

– Тесса?

– Нет. Прямота, честность.

Пьер был слишком утомлен событиями дня, чтобы спорить. Он только покачал головой и отдался шумливой радости проходивших мимо людей.

За соседним столиком сидели солдаты; они подвыпили и кричали:

– Полковник наложит в штаны…

– Да, теперь их приберут к рукам…

– Ты что – завтра в Страсбург?

– Послезавтра утром. Там теперь, брат, сезон. Немцы все время что-то строят, видно как на ладони… Орудия поставили, прямо на город…

Пронеслись газетчики:

– Экстренный выпуск. Полная победа Народного фронта!

Аньес попросила:

– Если можно, поедем в такси. Я совсем расклеилась.

Дома она сразу легла.

– Что с тобой? Простудилась?

Она едва заметно улыбнулась.

– Нет… Да ты не волнуйся, я не больна. Так должно быть… Не понимаешь?.. Вот глупый!

Пьер наконец-то понял. Он запрыгал по крохотной комнатушке.

– Вот это замечательно! И чтобы узнать в такой день!.. Да он у нас будет чудесным, увидишь! Обязательно – он! Может, тебе принести чего-нибудь? Лекарство? Апельсины?

Она засмеялась:

– Ничего не нужно. Садись сюда. Вот так…