Владимир Войнович - Два товарища (сборник)

Я был просто поражен. Для меня это был гром с ясного неба. Я посмотрел на него пристально – и неожиданно в лоб спросил:

– Слушай, а что, если мы с тобой вдруг проваливаемся сквозь землю и перед нами…

– Что? – быстро спросил Толик.

– Ничего, – сказал я. – Я хотел проверить – ты это или не ты.

– Ну и как? – поинтересовался Толик.

– Никак, – сказал я. – Я хотел бы, чтоб ты провалился и нашел кучу золота.

– Это было б здорово, – сказал Толик искренне. – Я бы тогда знаешь что сделал?

– Знаю. Купил бы «Москвич» с ручным управлением.

– Зачем же с ручным? – обиделся Толик. – Что ж я – безногий? – Он помолчал. – А ты чего с чемоданом? В отпуск, что ли?

– В летное училище, – сказал я.

– Зря, – сказал Толик. – Ненадежное это дело. Хотя и деньги хорошие, и все, но ведь работа опасная.

– Ну, ладно. – Я встал. – Мне пора.

– Постой, – сказал Толик. Он стоял и раскручивал авоську сперва в одну сторону, потом в другую. – Я вот часто думал про тот случай возле Дворца… Конечно, мне неприятно, что так получилось…

– Да уж, приятного мало, – согласился я.

– Да, мало, – сказал Толик. – Но для тебя так было лучше.

– Интересно! – Я был искренне удивлен. – Это еще почему?

– Они бы тебя били сильнее, – сказал он, глядя мне прямо в глаза.

Это была уже философия. Потом я встречался с ней при иных обстоятельствах, слышал примерно те же слова от других людей, торопившихся сделать то, что все равно на их месте сделал бы кто-то.

– Ладно, – сказал я. – Чего уж тут говорить.

В правой руке у меня был чемодан, Толик в правой руке держал авоську. Я повернулся, чтобы идти, но Толик не пустил. Он забежал вперед и загородил мне дорогу.

– Слышь, – жалобно сказал он, перекладывая авоську в левую руку. – Слышь… Значит, до свидания. Может, еще увидимся как-нибудь или спишемся. Все же не зря столько лет были друзьями.

Он протянул вперед руку и ждал. Я поставил чемодан на землю. Он набросился на мою руку с жадностью и невыносимо долго тряс ее.

– Слышь, Валера, не забывай, – говорил он. – Знаешь, в жизни все может быть, а дружба остается дружбой. Может, еще и пригодимся друг другу. Ты же мне вроде брата, дороже отца-матери…

В конце концов я освободился и пошел дальше.

Пройдя немного, я обернулся. Толик стоял посреди дороги со своей дурацкой авоськой и раскручивал ее сперва в одну сторону, потом в другую. Увидев, что я oбернулся, он поспешно заулыбался и стал ожесточенно махать рукой. Я не выдержал, поднял руку и сделал такой жест, как будто помахал ему ответно и в то же время как будто не помахал. Но, скорее всего, этот жест мог означать, что, мол, ладно уж. Чего уж там. Что было, то было.

В наш авиационный истребительный полк пришло письмо. На конверте, после названия города и номера части, значилось: «Первому попавшему». Таковым оказался писарь и почтальон Казик Иванов, который, однако, письмом не воспользовался, а передал его аэродромному каптерщику, младшему сержанту Ивану Алтыннику, известному любителю «заочной» переписки.

Письмо было коротким. Некая Людмила Сырова, фельдшер со станции Кирзавод, предлагала неизвестному адресату «взаимную переписку с целью дальнейшего знакомства». Вместе с письмом в конверт была вложена фотография размером 3x4 с белым уголком для печати. Фотография была старая, нечеткая, но Алтынник опытным взглядом все же разглядел на ней девушку лет двадцати – двадцати двух с косичками, аккуратно уложенными вокруг головы.

Письмо Алтынник положил в стоящий под кроватью посылочный ящик, где у него уже хранилось несметное количество писем от всех заочниц (числом около сотни), а фотографию спрятал в альбом, но прежде написал на обратной стороне мелкими буквами: «Сырова Людмила, ст. Кирзавод, медик, г. рождения —?». Потом достал из того же альбома свою фотокарточку размером 9х12, где он был изображен в диагоналевом кителе, со значком классного специалиста (чужим) и в такой позе, как будто именно в момент фотографирования он сочинял стихи или же размышлял над загадками мироздания.

Фотографию эту положил он на тумбочку перед собой и принялся за ответ. Надо сразу сказать, что своими изображениями Алтынник особенно не разбрасывался. Бывало и так, что для смеху вкладывал в конверт фотографию, сорванную с Доски отличников учебно-боевой и политической подготовки. Но над Людмилой Сыровой подшучивать не захотелось – она произвела на него хорошее впечатление. К тому же некоторый запас карточек у него еще был.

Писание писем было для Алтынника второй, а может быть, даже первой профессией. Во всяком случае, этому делу он отдавал времени гораздо больше, чем основным служебным обязанностям. Где бы он ни находился – в каптерке, в казарме или в наряде, как только выдавалась свободная минута, пристроится, бывало, на тумбочке, на бочке с гидросмесью, на плоскости самолета – на чем попало – и давай лепить букву к букве, строку к строке своим замысловатым кудрявым почерком, которым весьма гордился и был уверен, что многими своими успехами (заочными) у женщин в значительной степени обязан ему.

Писал он легко и быстро. Одно слово тянуло за собой другое, Алтынник едва успевал запечатлеть его на бумаге и при этом размахивал свободной рукой, бормотал что-то под нос, вскрикивал, всхлипывал, мотал головой и только изредка останавливался, чтобы потереть занемевшую руку, перевести дух и лишний раз подивиться, откуда в одном человеке может быть столько таланта. Вот только никогда не знал он, где и какой ставить знак препинания, но это обстоятельство его мало смущало, и он эти знаки разбрасывал наобум, по возможности равномерно.

Взявшись за письмо Людмиле Сыровой, передав ей, как обычно, «чистосердечный пламенный привет и массу наилучших пожеланий в вашей молодой и цветущей жизни», Алтынник, не теряя даром времени и чернил, перешел к деловой части:

«Письмо ваше, Люда, я получил через нашего почтальона Иванова Казимира, который дал мне его и сказал: ты, Иван, давно хотел переписываться с хорошей девушкой, и вот я даю тебе письмо и адрес, а почему даю тебе, а не другому, потому что ты самый грамотный из рядового и сержантского состава, хотя и не имеешь высшего образования. Я тогда распечатал письмо ваше и фото, и личность ваша мне, Люда, очень понравилась как в смысле общего очертания, так и отдельные части наружности, например, глаза, нос, щечки, губки и т. д. К сожалению, фото вы прислали маленькое, на нем ваш облик рассмотреть внимательно трудно, так что если будет такой момент и возможность, пришлите большое, я вам свое высылаю. Если же не хотите прислать в полный рост, то пришлите хотя бы в полроста, а что касается красивой фигуры, Люда, то на это я не смотрю, потому что красота и фигура – такие качества человека, которые могут быть утеряны в дальнейшей жизни, а я смотрю на ум, характер человека…»