Елена Колина - Мальчики да девочки

Лиле было семнадцать, Асе девятнадцать, Дине двадцать.

В квартире на Надеждинской часто звучали крики и лились слезы, но это были «то смех, то слезы», а незадолго до Нового года это стали настоящие слезы, злые крики, почти непритворные стоны, требования сию секунду подать лекарство от сердца...

Илья Маркович и Фаина очень ссорились. Вернее, ссорилась и скандалила Фаина, а Илья Маркович деловито собирался в Белую Церковь.

Старый Маркус очень болеет, писала соседка. Старый Маркус хочет видеть Элишу, чтобы проститься, писала соседка. Добраться из Петрограда до Киева непросто, писала соседка, так что Элише нечего и думать, чтобы ехать, тем более ему все равно не застать отца живым.

Получив известие об отце, Илья Маркович как будто впервые со дня отъезда Беллы проснулся и энергично начал действовать. Отец умирал, отец хотел его видеть, так что его решение было самое простое – ехать незамедлительно.

– Ты покинешь этот дом только через мой труп! – кричала Фаина. – Я посмотрю, как ты переступишь через труп своей единственной сестры!

Фаина обошла всех домочадцев, всех подговаривала, миллион раз повторила: «Старый дурак сошел с ума, кто сейчас едет через всю страну проститься?!» Особую беседу провела с Леничкой, который только пожал плечами: на Украине калейдоскоп петлюровцы-банды-деникинцы-Директория-поляки сменила советская власть, и в чем, собственно говоря, проблема – добраться до Киева не просто, но и не так уж сложно.

– Не то сейчас время, чтобы через всю страну прощаться... Вот и папочка то же самое говорит... – беспомощно повторяла Фаина, хотя Мирон Давидович ничего такого не говорил и даже пытался робко возражать:

– Ты, конечно, права, Фанечка. Так ведь и Илюша прав – отец все-таки.

И Фаине, не привыкшей к сопротивлению, ничего не оставалось, как сделать вид, что она РАЗРЕШИЛА.

Но уехать в тот же день, когда было получено известие об отце, было невозможно.

Необходимо было зафиксировать отношения гражданина Белоцерковского Ильи Марковича и государства. Как назло, у него на руках был только старый паспорт, а трудовая книжка пропала, – может быть, Фаина постаралась, чтобы она пропала? Она клялась и божилась, что нет, но трудовой книжки не было, а на тот момент это был основной документ, без которого не разрешалось перемещаться по стране. Можно было бы получить новую трудовую книжку, но тут уже вступила в действие советская бюрократия – из комиссариата труда Илье Марковичу пришлось уволиться, иначе его не отпускали, и теперь получить новую трудовую книжку вместо потерянной было теоретически возможно, но практически нельзя...

Но ведь и обойти бюрократические препоны всегда можно. Трудовые книжки были основным документом, но – вот удивительно – первыми их получили не рабочие, а нетрудящиеся элементы, такие как, например, бывшие присяжные поверенные. Мирон Давидович, у которого повсюду были знакомые, помог получить Белоцерковскому вместо его полноценной трудовой книжки специальное временное трудовое удостоверение для буржуазии. На самом верху этой ущербной трудовой книжки была надпись «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а рядом надпись шрифтом помельче «Кто не работает, да не ест!». Именно так, с библейским пафосом – «да не ест».

С таким опереточным документом Илья Маркович и уехал, – за день до Нового года ему удалось получить разрешение на место в украинском санитарном поезде.

Фаина на вокзал не пошла, осталась дома, из своей комнаты вяло, без веры в успех сказала: «Только через мой труп... не уезжай, Илюша».

Провожали Илью Марковича Леничка с Лилей: поезд отходил днем, Дина была в школе, Ася в учреждении.

– Ну, прощайте, Железная маска... – сказал Белоцерковский, легко дотронувшись до Лилиного плеча. – Я никогда не спрашивал, что привело вас к нам, но мне все время хотелось сказать вам, как Станиславский – не верю... Но это мое дело – верить или нет. А ваше дело жить, chère petite.

– Мерси... – от неожиданности Лиля мелко присела в реверансе и пробормотала давно изжитое слово, она уже и не помнила, когда последний раз щипала себя за «мерси» вместо «спасибо». Неужели Илья Маркович все это время знал ? Знал, что она не та, за кого себя выдает, не Лиля Каплан?.. Знал и молчал?..

– Не нужно приседать. Вот так и попадаются шпионы во вражеской стране, от внезапности разоблачения, – улыбнулся Илья Маркович. – Но я не вражеская страна, и вы больше не дворянская девочка... Леничку мне берегите.

Леничка вскинулся обиженно – кто здесь мужчина, кто кого бережет!..

Леничка был весь, до краев, полон своим счастьем, горд, возбужден, – в кармане у него была тоненькая серая книжка, сигнальный экземпляр книжки: Леонид Белоцерковский. Стихи. 1921 г. Издательство «Картонный домик». 28, [4] c. 17х12 см. Тираж 1000 экз.

Илья Маркович надеялся, что Леничка отдаст ему сигнальный экземпляр, а Леничка надеялся, что тот не попросит сигнальный экземпляр, не увезет с собой маленькую изящную книжку, – отказать было бы нельзя, но и расстаться с ней невозможно. Когда отец вернется, книжка уже будет продаваться в книжных лавках.

Тут вот что интересно, – во всяком случае Леничка, молча провожавший глазами поезд, подумал об этом: если бы семья и любовь сохранились, если бы Белла по-прежнему была с ним, поехал бы отец к умирающему Маркусу просить прощения? Через огромную воюющую страну? Скорее всего, нет... точно – нет.

Перед отъездом Белоцерковский совершил очень странный поступок для неверующего человека – вернулся в иудаизм, о чем имелась запись в Петроградской синагоге. Это не означало ничего, кроме... он и сам не знал, что это означало. Где-то глубоко вилась безумная мысль, он, взрослый мужчина, загадал, как мальчик: если он застанет отца в живых, если отец успеет его простить, тогда Белла к нему вернется. И они еще будут счастливы, и с большевиками можно будет жить, любой власти нужны профессионалы.

Лиля и Ася мылись по очереди, стоя на одной ноге, подставив другую под кран с ледяной водой, поддерживая друг друга, чтобы не поскользнуться, – брызнувшая на пол вода тут же превращалась в ледок.

Не удержав равновесия, Ася пошатнулась, Лиля подхватила ее за руку и сама чуть не шлепнулась на ледяную лужицу.

– Если мы упадем и разобьемся, я тебя тут же убью!

Бал, посреди голода и холода, в Доме искусств новогодний бал! У каждой девушки должен был быть первый бал, это был Лилин первый бал, и она пойдет на него, даже если ей придется пинать перед собой Асю с забинтованной головой!

Лиле невероятно повезло, у нее было бальное платье, настоящее, а не сшитое из занавесок. Платье из золотистой парчи, с газовыми вставками, юбкой из нескольких воланов, длинным шлейфом принадлежало матери Ленички, – это было ее подвенечное платье, все остальные оставленные ею дома наряды давно уже были проданы, обменяны на продукты, осталось только это платье, скорей всего, на память... Но какая удача, что Леничкина мать была такая худенькая и на ее платье не могла претендовать Ася!