Алексанр Петров - ТЕЩИ.NET

— Хорошо… Эй, ты, курица, — заорал Гюнтер — глаза закрой. А то уже сейчас в темноте окажешься. Комрады, я стреляю, — сказал он уже совсем другим тоном.

Выстрел «Валькирии» ужасен. Нагретая до 100 000 градусов плазма с громом вырывается из камеры конвертера на тысячу метров, сжигая все на своем пути. Бывший сержант был хоть и сильно пьян, но направил оружие в небо, поэтому лес на острове не загорелся.

— Доннер-веттер, — в восторге проорал Гюнтер. — А патронов к нему много?

— Сколько хочешь! Это не магазин, это батарея, — ответил я. Берет энергию из вакуума.

— Я бы этих зулов бы, будь у меня такая штука, пачками бы поджаривал!

— Да кто тебе дал бы?! — ворчливо возразил Фридрих. — Отняли бы. Ну, заплатили бы компенсацию, на пиво. Чего тебе эти зулы, чего тебе эта такемская нефть?

— А вы забудьте, про саму пушку, — озвучил я, что вдруг пришло мне в голову. — Да и вряд ли ваши инженеры поймут, как она работает. А вот батарея… Если нужно, она целый город будет энергией снабжать. Наймете пару инженеров, с головой, но без штанов, научитесь делать эти игрушки. Продавать будете. Машины будут на электрическом ходу, самолеты без керосина, электростанции без топок и вонючего дыма. Как насчет акционерного общества «Штоль, Мюллер и K°»?

— Алекс, да ты голова! — детина в восторге хлопнул меня пятерней по спине, так, что я едва не поперхнулся. — В Такеме с зулами воевать перестанем. Кому нужна будет эта черная вонючая параша, которую там из земли качают?! Держи, — сказал он, протягивая мне часы.

Я взял, прикидывая, что за только за корпус этого механизма мне продадут ящик «Валькирий» на совершенно законных основаниях.

— Спасибо, комрад, — сказал я, чувствуя себя немножечко богом. — У меня еще что-то есть… Я извлек из кофра бутыль коньяка, разлил по стопкам.

— «Армано», — с восторгом сказал Мюллер. — Всю жизнь мечтал попробовать.

За разговором и обсуждением перспектив технического прогресса и связанного с этим личного Фридриха и Гюнтера обогащения мы уговорили всю бутылку. Смеркалось… Мюллер разжег костер.

— А этой то, наверное, холодно, — сказал Фридрих.

— Вот я ее сейчас согрею, — совсем пьяно сказал Гюнтер. Он, качаясь, направился к старухе, прихватив пулемет. Разрезал веревки на руках и ногах, отошел и крикнул: — «Беги».

— Не буду, — прошипела теща. — Все равно убьешь, паскуденыш.

— А вдруг нет? — спросил Гюнтер и пальнул в землю перед ней. — Беги, а то передумаю.

— Ты, сучонок думаешь, что я тебя боюсь? Ты, мразь, подонок, примак! У тебя духу не хватит! И с тобой также будет!

Такие вещи нельзя говорить под горячую руку.

Грохнул выстрел. Во лбу старухи появилось маленькое круглое отверстие. Фрау Велта медленно осела на землю, а Штоль, ругаясь и хохоча, как безумный, выпалил в нее всю ленту, кромсая пулями уже мертвое тело.

Он вернулся к костру, бросил ненужный пулемет и заплакал, вспоминая друзей, которых он потерял на войне, атаки и штурмовки, которые ему пришлось пережить ради этого дня…

Я аккуратно написал записку со словами благодарности и незаметно дунул ее в карман начавшего дремать Гюнтера. Потом отошел за дерево и перенесся обратно, в душное московское лето 2006 года, думая о том, что никогда не рассматривал силовой генератор «Валькирии», как альтернативу контролируемому жадными олигархами энергетическому комплексу страны…

Конец.

Андрей Викторович Перфильев жил в одной квартире со своей тещей. Жизнью это назвать можно было лишь с большой натяжкой. Причем, по большей части «натягивали» самого Андрея. Доставалось и его жене Вере, дочери ответственной квартиросъемщицы Зинаиды Терентьевны Трубниковой.

Эта самая Зинаида Терентьевна, оправдывала свое звучащее как пила в бревне имя на 150 %. Каждый Божий день старая тетка распиливала молодых, которые по ее мнению были ленивы и эгоистичны, непочтительны и меркантильны. Особенно сильной горячая обработка становилась в выходные, когда, не умея развлекать себя по другому, спасаясь, от скуки, теща принималась за домашние дела — вазюкала грязной тряпкой по вымытому дочерью накануне до зеркального блеска полу, кряхтя и выкрикивая на каждый взмах: «Крысы помойные! Грязнули! Твари! Лентяи! Спите и видите, как он меня избавиться!».

Потом приходил черед стирки. Стирала Зинаида руками, несмотря на наличие стиральной машины в доме, очевидно не доверяя свое бесценное шмотье механизму. Хлюпая своим бельем в мыльной, серо — буро — малиновой воде, она продолжала честить почем зря «сраную молодежь». «Выродки! Суки! Твари! Агаисты!» — восклицала она под грохот тазов и хлюпанье воды. Потом, кряхтя, добавляла: — «Чтоб вы подохли! Я вас всех переживу и в крематорий отправлю!».

Под «агаистами» она подразумевала «эгоистов» — что поделаешь, культурный уровень тетки был на уровне плинтуса.

Понятно, что все это был театр одного актера, бессмысленный и беспощадный к себе и другим. Если старухе приходилось делать те же вещи в будний день, то все происходило молча, ввиду отсутствия зрителей.

У Андрея после таких представлений тряслись руки, а у Веры под глазами появлялись тени.

Потом, наломавшись и наоравшись, старуха чинно садилась перекусить, с вожделением, чавкая и отрыгивая, глотала бутерброды с бужениной и красной икрой. Для полноты картины надо добавить, что габариты тещи по горизонтали, грозили сравняться с габаритами по вертикали. Тенденция усугублялась, тем, что дуршлагоштамповочное производство, на котором работала тетка, периодически простаивало, и Зинаида Терентьевна частенько сидела дома, со скуки смотря сериалы, трещала по телефону и пожирала кусками любимую буженину, а еще ведрами грызла семечки, разбрасывая шелуху по полу.

Андрей старался, как можно дольше задерживаться на работе. Глядя на него, Вера также стала устраивать вечерние походы по магазинам с целью ни в коем случае не прийти домой раньше мужа. Тот, кто появлялся в квартире первым, огребал Зинаидиных криков по полной программе. Обычно это был Андрей. Для него тещей злость копилась целый день, и обрушивалась зятю на голову подобно ушату фекалий, заставляя его «обтекать» до поздней ночи.

Разумеется, такое положение дел Андрею не нравилось. Он пробовал убеждать тещу, ругался с ней, даже пару раз побил, благо Вера, которой мамочка давно стала поперек горла из-за своих концертов, была на его стороне. Но все было без толку. Старуха охотно подхватывала тему и долго, нудно, иногда по пол — ночи разорялась: «Поучи меня, сейчас вылетишь». А бить старушку было стремно, да и опасно по причине возможного конфликта с органами правопорядка, защищающих вот таких старых пиявок.

Хороший бланш на Зинаидиной морде мог стоить судебного разбирательства. Кроме того, теща явно страдала мазохизмом и получала удовольствие оттого, что на нее, наконец, обратили внимание.