Геннадий Прашкевич - Человек Чубайса

– Что это с твоей машиной? – распсиховался Толян (он был совершенно уверен, что по случаю большой удачи я прямо сегодня поведу его за свой счет в «Рыбы»).

– А что? – совсем испугался мужик.

– Да у нее горб!

– А что вам до нашей беды?

Короче, жизнь не простая штука.

Иногда подумаешь – горе, а на самом деле – воля Божья.

Я после этой ужасной накладки вообще решил бросить поиски, но через два дня мне позвонили. Как ни странно, позвонили на телефон «Брассьюри», куда я забежал выпить кофе. Значит, следили, падлы, хорошо знали, где я бываю. Это я сразу намотал на ус.

– Имеешь проблемы? – спросил незнакомый мужской голос. Спросил без наглости, с пониманием и я сразу насторожился:

– Ну?…

– С машиной?

– Ну…

– Редкого цвета?

– Ну…

– Хочешь вернуть?

– Ну!..

– Сделаем.

– А сколько хочешь?

– Да как обычно.

– А это сколько?

– Ну, скажем так, треть стоимости.

– По рукам, – подумав, согласился я. – Когда?

– Да хоть завтра. Можешь?

– Могу.

– Тогда завтра в обед деньги, а на другой день вечером машина.

– Ну, нет, – возразил я. – Ищи дураков! Завтра в обед деньги, завтра в обед и машина.

– Ты давай не дури, – жестко оборвал меня добрый человек. – Сам знаешь, машина неудачного окраса, можем и сжечь. Нам не жалко. Давно должен знать, что такие дела строятся на доверии.

– Ладно, – согласился я. – Делай, как говоришь.

– Вот так-то лучше, – согласился добрый человек. – Подъезжай завтра к зоопарку. Да один, один приезжай, без свидетелей. Предприятие у нас крепкое, реклама не нужна. Ровно в час сорок подбежит к тебе пацаненок. Случайный, сам понимаешь, трясти его нет смысла. Отдашь пацаненку зелень.

– А машина?

– Я тебе позвоню.

Некоторое время я злобно дергался, но какой выбор? – не было у меня выбора.

На другой день ровно в час сорок возле зоопарка подбежал ко мне подозрительный пацаненок. Из тех, кого за пару «сникерсов» можно подрядить на любое дело.

– Бери, засранец, – мрачно сплюнул я, передавая пацаненку сверток с валютой. – Вырастешь, в тюрьму сядешь.

И отправился к Косте Воронову, поговорить о своих сомнениях.

Я боялся, что весь день прохожу с мрачными мыслями, но с утра Филин отправил нас на уединенную пасеку. В лесу за городом много лет жил один дед, звали Серафимом. В свое время указанный дед немало потаскался по лагерям (по пятьдесят восьмой), потом, получив свободу, увлекся пчелами. Вырастил особую породу: злые как собаки, шустрые как воробьи – летали на ближайший рынок и отбирали мед у торговок. Настоящие мичуринские пчелы.

В энциклопедии, куда я заглянул от нечего делать, про серафимов было подробно объяснено: «…Один из девяти чинов небесной иерархии, ближайший к Богу. Имеют человеческий облик, но при этом у каждого по шести крыльев; двумя закрывают они свои лица, как недостойные взирать на Господа, двумя – ноги, как недостойные того, чтобы Господь сам взирал на них, и двумя летают для того, чтобы непрестанно исполнять повеления своего Царя и Господа. При этом неумолчно поют песнь: „Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! – (каждое слово с большой буквы). – Вся земля полна славы его!“ И от звука голоса серафимов потрясались здания и храм наполнялся дымом курений».

Не зря Филин послал к деду трех своих далеко не самых худших пацанов.

В дороге мы узнали, что Долган почти год плотно опекал сильно больного, сильно пьющего хозяина перспективной полногабаритной квартиры на проспекте Карла Маркса. Сталинский дом, три обширных комнаты, громадный коридор, барахолка рядом. Очень нравилась Долгану перспективная квартира, он старался от души угощать хозяина. А хозяин, доверившись Долгану, беспринципно кинул его: умер с перепоя. По оставшимся документам выяснилось, что старая обширная квартира должна достаться прямому родственнику покойного – некоему деду Серафиму Улыбину, выводящему новые активные породы пчел. Правда, сам дед последний раз бывал в городе еще до войны с немцами, когда его везли под Нарым на вечное поселение, но юридического расклада это не меняло. Задачу перед нами Филин поставил простую: поговорить с дедом Серафимом так, чтобы старый пердун окончательно забыл о городе. Ну, в самом деле, посмеивались мы. В городе разбой, страшная нищета. В городе на улицу не выйдешь – проститутки хватают за руку, нарики со шприцами в руках, беспризорные. А в лесу тишь, зеленые полянки, теплый ветерок с какого-нибудь озерца, ну, пчелы-труженицы, а если волк придет, так по зубам ему! Короче, поговорить с дедом Серафимом надо было так, чтобы старый пердун действительно понял, что главное дело его жизни – уединенная пасека. Так с ним поговорить, чтобы он без всяких рассуждений подписал умную бумагу, построенную Филином у самого настоящего нотариуса.

Бумага была построена на имя Долгана.

Больше всего меня это насторожило. С чего бы это вдруг Филин стал так относиться к Долгану?

Ну, кипело там что-то между Филином и плешивым, так ведь совсем необязательно выделять плешивого Долгана из команды. Чем он лучше других? А Долган по дороге бумагу нам показал, чтобы мы, значит, с конкретным Толяном ни в чем не сомневались. Дурак дураком, непроходимый как сибирское болото, а туда же! Я вчера счастливый пельмень съел, хвастался Долган всю дорогу. Больше всего забавляло его то, что печати на бумаге были настоящие. От этого сам Долган чувствовал себя человеком почти казенным. А замки в пустой полногабаритной квартире покойника он уже поменял. Тряпки и мебель можете забрать, но саму квартиру – ни-ни! – предупредил он перепуганное домоуправление, всех затаскаю по судам.

В общем, нам с Толяном было плевать.

Ну, подпишет дед дарственную, что, собственно, изменится? Ну, всю жизнь жил этот шестикрылый в лесу, и дальше будет жить. А Долган с Филином явно договорился. Я знал, что Филин нуждается в крупной наличке: у него дочь жила вблизи берегов Америки.

Мне другое не нравилось.

В последнее время плешивый как бы ненароком все выведывал да выведывал всякие разности про Юху Толстого, так удачно представившегося в «Рыбах» профессором. Самого Юху я давно не видел, но внимание Долгана мне не нравилось. «Ты под Юху клинья не бей, – на всякий случай предупредил я. – Юха, конечно, алкаш, Юха, так сказать, жертва перестройки, но при этом он – человек известный. У него масса влиятельных родственников. У него отец был крупный ученый, почетный гражданин города. У него известные адмиралы в роду. Если даже совсем скурвится, квартиру Юхи тебе не видать».

Плешивый сплюнул.

А я подумал, слов нет, надо Юху взять под контроль. Все же действительно просторная квартира в старом профессорском доме, полногабаритная, и не где-нибудь, а в самом центре города, причем в тихом тенистом уголке, а цены на недвижимость только растут…