Геннадий Прашкевич - Противогазы для Саддама

Непривычно было ехать по прекрасному шоссе, видеть вдали на лужайках, как на картинках, черно-пестрых крупных коров, и одну за другой встречать бензоколонки, перед которыми не было никаких очередей. «В Москве мы простояли бы в очереди часа три… Если бы, конечно, оказался бензин…» Непривычно было видеть чистые поселки и уютные магазины, полные продуктов. «В Москве пришлось бы не мало покрутиться, чтобы найти нужное…»

Время от времени под солнцезащитным козырьком вспыхивал огонек радара, тонким писком пугая спящего Лешу.

Приходилось сбрасывать скорость.

«Т вот так, – подумал Сергей. – И вот так за пару часов можно пересечь чуть ли не всю Эстонию… Не Сибирь, конечно…»

Вздохнув, он прислушался к бреду Леши, переживавшего в темных безднах своего тусклого сумеречного подсознания какую-то очередную драку по-людски. В Таллинне я выбью из Леши дурь. А заодно выбью из него все, что он знает о господине Тооме. Не может он ничего не знать о господине Тооме. У Карпицкого Леша на хорошем счету, значит, должен знать.

И усмехнулся.

В Таллинне он у меня очнется!

Как это ни странно, Леша очнулся гораздо раньше.

Он очнулся под Куйвайыэ и, приоткрыв мутные глаза, попытался прочесть название городка на указателе, но язык плохо слушался. У него получилось что-то вроде ужасного непонятного ругательства. Оно поразило даже самого Лешу.

– Где я? – с трудом спросил он.

– За границей.

– Ты что? – испугался Леша. – Как я сюда попал?

– Легально.

– А чего у меня руки трясутся?

– Скорее всего, поздний даун, – предположил Сергей. – И немудрено. Ты же двое суток пил по тшёрному. Твой бородавочник вообще еще, наверное, не проснулся. С ним, кстати, остались все три шлюхи, которых вы извлекли из своего глючного социума.

– Почему три?

Сергей пожал плечами:

– Может, была и четвертая. Не знаю. Я видел только трех. Одной, кстати, ты успел показать, как лошадки кусаются.

Он скосил глаза на Лешу:

– Может, тебя опохмелить?

Леша прорычал:

– Исключительно минералкой.

И запричитал, жадно захлебываясь холодной водой:

– Больше никогда! Ну вот ни одной капли! Это все Петер… У него ликер сладкий… После такого ликера все время пить хочется… Но больше никогда! Никогда больше! Ни одной капли… Ликера!

– Пристегнись ремнем. Выпадешь.

– Плохо мне.

– А кому сейчас хорошо?

А на кладбище все спокойненько… От общественности вдалеке… Все приличненько и пристойненько… И закусочка на бугорке…

– А кому сейчас хорошо? – повторил Сергей. – Хотя, наверное, хуже, чем тебе, редко кому бывает.

Леша безобразно выпучил глаза. Видимо, таким образом он боролся с приступами тошноты. Но в его похмельных безумных глазах уже проскальзывала жалкая искорка сознания. Из последних сил он попытался опротестовать жестокие слова Сергея:

– Почему не бывает? Всегда найдется человек, которому сейчас хуже. Хуже даже, чем мне.

– Не вижу таких.

– Ну, мало ли, – жалко протестовал Леша. – У меня есть приятель…

– Представляю, – с отвращением скосил глаза Сергей. – Кто-нибудь вроде бородавочника Петера. – И добил Лешу: – Сейчас, по-моему, даже твоему приятелю, о котором ты пытаешься вспомнить, не может быть хуже, чем тебе.

– Он лысый.

– Быть лысым ничуть не хуже, чем страдать с похмелья.

– Он совсем лысый, – бормотал Леша, открывая новую бутылку минеральной воды. – Ты не поверишь, у него голова глаже, чем колено моей эстонской подруги. А колени у нее круглые, как бильярдный шар.

– О чем ты бормочешь? Даже самому лысому человеку сейчас не может быть хуже, чем тебе.

– Он летал в Японию.

– Разве это хуже, чем умирать с похмелья?

– Он заработал много денег.

– Только не говори, что это хуже, чем умирать с похмелья.

– Там же в Японии мой приятель согласился на операцию. Он отдал за нее все заработанные деньги. Он отдал все деньги, ничего не пожалел. Ему врастили в голову нейлоновые волосы. В Японии богатый выбор красивых нейлоновых волос, – бессмысленно бормотал Леша. – Мой приятель выбрал для себя черную шевелюру. Как вороново крыло. Такой редкий молодящий человека цвет. И стричься не надо, и всегда красиво. Раньше бабы смеялись над моим приятелем, а теперь стали на него вешаться…

– Все равно это нисколько не хуже похмелья.

– Да погоди ты, – несколько оживился Леша. Кажется, он попал в колею. – Мой приятель прилетел в Москву такой черный и моложавый, что его не узнала собственная жена. Вот встречала его в аэропорту, а не узнала. Ведь улетал в Японию муж лысый и скрюченный, смотреть не на что, а сошел с трапа обалденный волосатый мужик. Такой обалденный, что прямо у стойки ему хотела отдаться старшая таможенница. А жену мой приятель и сам не узнал, потому что надрался еще в самолете. Ты еще не видел, чтобы так можно было надраться, – тоскливо выдохнул Леша. – А в Москве мой приятель живет на Сходне. От Шереметьево не так уж далеко, но домой в тот день он так и не попал. Прямо в такси он стал издеваться над каким-то лысым соотечественником, прямо надругался над ним и тот сдал его ментам…

Сергей невольно заинтересовался.

– Понятно, приятель не сдался без боя. Он же обалденный мужик. Цвета воронова крыла. Он сильно ментам не понравился. Прямо в вытрезвиловке его подвергли насильственной стрижке. Под машинку. А это все равно как изнасиловать, – тоскливо пробормотал Леша. – Здесь меня только бабы поймут. «Не стригите, – кричал приятель, – нельзя меня стричь, я только что из-за бугра!» – «А мы таких стрижем в первую очередь, – весело отвечали менты, – чтобы, значить, не везли к нам забугорных мандавошек!» – «У меня искусственные волосы, – кричал приятель, они сами по себе не растут!» – «А ты поливай их почаще», – весело отвечали менты. «Я кучу денег выложил за эти волосы», – кричал мой приятель. – «Значит, и на штраф насобираешь!» Двое суток держали в вытрезвиловке приятеля, потом выпустили. А что толку? Ходит лысый, ненавидит ментов, голова стала страшная. Ему ведь нейлоновые волосы срезали все под корень. Голова голая, как бильярдный шар, и вся в черных точках.

Сергей засмеялся.

Ободренный его смехом, Леша пробормотал:

– А все почему? А все потому, что приятель мой – обалденный придурок. Когда, например, меня в прошлом году под этим делом менты затащили в отделение, я сразу сделал вид, что вот прямо сейчас перед казенным столом описаюсь. Ну, понятно, вывели в туалет, а там на раковине лежал кусок хозяйственного мыла. Знаешь, есть такое, даже на вид грязное, – поморщился Леша. – И с грязным запахом. Не поверишь, сердце плакало, когда я грыз это мыло. Большой такой кусок, – отметил Леша. – Но я его сгрыз. Я ведь не придурок. Противно было, но сгрыз. А почему? А потому, что жизнь человека учит. А чему жизнь учит? А жизнь учит тому, что щелочь напрочь нейтрализует алкоголь. Слыхал про такое? Зато потом, – сдерживая надвигающуюся тошноту, хохотнул Леша. – Зато потом, когда менты заставили меня дуть в свою волшебную трубку, ничего такого особенного я им не выдул. Ничего в волшебной трубке не дрогнуло и не посинело. Это менты посинели от огорчения.