Ион Деген - Невыдуманные рассказы о невероятном

Курт?

Старик и мальчик оглянулись одновременно. Курт Вернер осторожно приблизился.

– Йозеф? Весели? Ты все еще такой же высокий и спортивный.

– И ты все такой же? Или слегка изменился и объяснишь внуку причину трансфера?

Розовое лицо Курта Вернера покрылось белыми пятнами. Он ответил по-чешски:

– Через пятьдесят один год после окончания войны, вероятно, нет необходимости ворошить старое.

– Но ведь ты ворошишь, – Йосеф тоже зачем-то заговорил по-чешски, – и не просто ворошишь, а побуждаешь внука завладеть наследством. Не так ли? Кстати, чего ради ты перешел на чешский? Щадишь нежные чувства внука?

– Видишь ли… в общем… ну, можно сказать, из деликатности, из уважения к гражданину Чехии.

Йосеф рассмеялся.

– Из уважения? Но к Чехии я не имею никакого отношения. Я израильтянин. И мой язык – не чешский, а иврит. Тот самый, древний язык, на котором написана Тора, Библия. Именно на этом языке были пергаментные свитки Торы в синагоге, которую ты поджог.

Курт стоял бледный, испуганный, как в тот вечер, когда они вшестером напали на Йосефа, возвращавшегося домой.

Мальчик недоуменно переводил взгляд с деда на высокого старика. Их диалог был непонятен. Случайно он заметил свое отражение в металлизированной поверхности темно-синего "Мерседеса". Это было интереснее болтовни на непонятном языке.

Йосеф не знал, вспомнил ли и Курт этот вечер. Но в нем он возродился такой видимый и осязаемый, что даже напряглись мышцы для защиты и для удара. Даже боль, та давняя боль, вновь обрушилась на лицо, на все тело.

Они ждали его. Они появились из-за тумбы. Манфред – самый сильный из них, – вместе с Йосефом он был в баскетбольной команде гимназии, – ударил его кулаком под глаз. Они навалились вшестером. Йосеф не помнит, почему упал Курт. Помнит только, что, поднявшись, уже боялся участвовать в драке. Йосеф понимал, что это не мальчишеское сведение счетов, что они могут убить его. Всю свою недюжинную силу, преодолевая боль, он вкладывал в каждый удар. Манфред приблизился, нацеливаясь коленом в пах. Вот тут-то Йосеф подловил его. Сильнейший хук правой под челюсть словно приподнял Манфреда над мостовой. Он рухнул затылком на брусчатку. Четверо продолжали нападать. Но, увидев неподвижно лежащего Манфреда, бросились к нему. Йосеф чуть живой приплелся домой, чтобы наспех захватить рюкзак с самым необходимым и скрыться в лесу.

Весть о том, что сын доктора Весели убил Манфреда, молниеносно разнеслась по Мариенбаду. Йосефа искали. Доктора Весели избивали, допытываясь, где сын.

А Йосеф без остановки шел сквозь лес, смывая свой след в речушках. К утру он уже был километрах в двадцати от родного дома. Днем отсыпался. Ночью лесами пробирался на восток. В Праге в течение двух недель скрывался и лечился у доктора Немеца, доброго чеха, университетского друга отца.

И снова поход на восток. А потом война, и корпус генерала Свободы, и возвращение в Прагу, и дальше вся жизнь до этого момента, до невероятной встречи с Куртом Вернером.

Прилететь из Израиля и подойти к своему дому именно тогда, когда фашистский подонок приведет внука внушать ему идею реванша! Приди он минутой раньше или минутой позже, они бы разминулись. Невероятно!

– Так что же еще на твоем счету, кроме поджога синагоги, попытки убить меня и убийства моего отца?

– Я не имею к этому отношения. И вообще твоего отца не. убили. Его только слегка поколотили, допытываясь, куда ты делся. Он умер, кажется, от заболевания сердца.

– Ну да, все естественно и нет виноватых. И мой вопрос о твоем фашистском счете можно пропустить мимо ушей. А внука ты привел только для того, чтобы рассказать ему, как не справедливо поступили с судетскими немцами. Кстати, не перейти ли нам все-таки на немецкий язык? Неприлично, я бы сказал, говорить на языке, непонятном всем присутствующим.

– Прости, Йозеф, мы очень торопимся. – Курт Вернер подтолкнул внука в спину, и они стали спускаться к колоннаде.

Мальчик оглянулся, посмотрел на дом и что-то сказал деду.

А все-таки жаль, – подумал Йосеф, что они говорили не по-немецки. Может быть запало бы зерно в душу ребенка? Впрочем, кто знает, какие всходы оно может дать.

Силовое поле симпатии между доктором Левином и доктором Барнетом возникло еще до того, как хозяин дома, доктор Молдавски, представил их друг другу. Оба улыбнулись, безошибочно определив, что у них одинаково ампутированы левые голени. Безупречные протезы компенсировали дефект. Но опытный глаз ортопеда все же мог заметить едва уловимую разницу в нагрузке ног.

Доктор Левин еще в Советском Союзе двадцать пять лет назад в своей кандидатской диссертации сослался на три обстоятельных работы доктора Барнета по костной пластике. В ту пору у него не было представления о том, что бывший военный летчик Томас Барнет был сбит на Филиппинах.

Доктор Барнет почувствовал симпатию к своему израильскому коллеге, еще не догадываясь о том, что он и есть тот самый Левин, о работах которого Барнет рассказывал студентам шестого года обучения на лекциях по оперативной ортопедии. Как он мог догадаться? Ведь доктор Левин приехал из Израиля, а тот доктор Левин, работы которого произвели на него такое сильное впечатление, был врачом-ученым в Советском Союзе. Доктору Барнету как-то не пришло на ум, что некоторые советские евреи стали израильтянами. И конечно, доктор Барнет не мог знать, что Биньямин Левин потерял ногу в Венгрии, командуя стрелковой ротой.

Они встретились на званном ужине в честь дорогого гостя из Израиля, на который видный лос-анжелесский хирург, доктор Молдавски, пригласил самых близких друзей.

Несколько лет назад доктор Молдавски покинул Советский Союз. Израилю он предпочел Америку. И все-таки какая-то часть его души постоянно была настроена на волну Израиля. То ли чувство вины – все-таки выехал он благодаря вызову из Израиля и израильской визе, – то ли необъяснимые и неосознаваемые еврейские гены, или голос крови, или как хотите назовите это ощущение, но к Израилю он не мог быть равнодушным. Он знал, что его друг Биньямин, с которым он учился в институте, как никто другой сумеет увлечь гостей рассказом об этой стране. Но беседа за столом потекла по другому руслу.

Краем уха доктор Молдавски уловил окончание фразы, вполголоса произнесенной адвокатом Стоком, и посчитал нужным отреагировать на нее.

Так возник спор между ним и двумя преуспевающими адвокатами, его новыми друзьями. Молдавски обвинил юристов в том, что они грабят страховые компании. Внешне этот грабеж выглядит вполне благопристойно и даже гуманно. Юристы представляют несчастных пациентов, требующих компенсацию за ущерб, причиненный неправильным лечением. А страховые компании вздувают взносы с врачей.