Максим Веселов - Гоголиада

Из крытого позолоченного экипажа, с перламутровым двуглавым чудовищем над кучером, выскрипнули пожилые князь и княгиня Жировые. Как говаривал мой тятюшка, на Руси даром фамилий не давали. Нет, сам-то он скорее даже худ, чем тучен, тут дело в ином. Поговаривают (опять же, со слов Графа), что князь на старости лет начал "беситься", с этого самого, в фамилии заложенного. Выйдет поутру в ночной сорочке да босый в имение, а дворовые детки уж строем стоят, ждут, когда князь обойдёт их всех генеральским аллюром, погладит по головкам, раздаст по конфетке и скажет, – Не позорьте, родимые, земли нашей, она нам хлеб-соль насущный даёт!

Ну, ступайте с Богом…

И ступают родимые по домам, выпрашивать у родителей этот самый кусок, чёрствый да последний. Имеют право, ибо конфетки князевы их родители по субботам в соседней деревне на крупу и пшено обменивают. Княгиня по молодости ещё слово имела, а теперь совсем на супруга махнула рукой – любишь холопов, люби, главное – вольной им не раздавай. Из дому не тащит, так ну и Бог с ним, пусть на старости лет тешится.

Приехали ещё кто-то из полезно-необходимых, но о них уже писали. Их уже описывали. Зачем утомляться?

Сколько книг на полках, сколько характеров описано людьми, способными к примечанию оных, а всё же не оскудела земля на пасьянсы в головах сыновей и дочерей своих. Что ни день – нет предела человеку в уме и глупости его. Новости, новости. Перекладываются карты светящейся и скучающей рукой, рождаются новые и новые Личности для Истории, ОколоЛичности для историй и подличности для историек из выеденного яйца.

Ах, ах, а вот и вольнодумец Ульев с жёнушкой Катенькой. Уж сколь почтенна барыня, а для всех – Катенька. Константиновна по батюшке, так её за глаза ещё и инициалами величают – КК… так и говорят: "КаКа", словно на французский манер, а всё одно – по-нашему выходит. Любит мужа безоговорочно, верит во все его завиральни про "Новый Свет от Нового Бога", нос пуговкой вздёрнут, глаза восторженные, ушки, словно ладошки, расправлены для чужого вранья. Наливайте с три короба, всё одно сквозь пальцы протечёт. Он – бессребреник, так вынужден как умеет – хлеб добыть. Врать умеет. А если тут просвещённого люда мало, так что ж не врать, коль за это платят? Так нет же, Ульев, вдохновлённый местным столичным успехом и за границу съездил, там с пять коробов про "Новый Свет" наврал и денег привёз. Да нет чтоб на эти деньги жену одеть-обуть, он так расхорохорился, что решил партию Нового Бога собрать. Говорит, мол, теперь научу, как самим Новый Свет испускать. Безумец, Солнца ему мало. Сам светить решил. Что он и ему подобные в состоянии испускать? Нет предела. Нет предела… Чтой-то будет, если он и впрямь партию свою собственную соберёт? Почему у нас только умных и могут останавливать? Кто дурака остановит? Да кому ж останавливать? Князь Жировой остановит? Или беспанталонный д,Обильон? Или Граф? Нет предела, нет…

Дождь стал менять настроение. Из суетливого, но отчётливого, вдруг стал сплошной стеной мгычки, расползся шатром над имением и, смешиваясь с сумерками, скрыл даже ближние деревья в саду. Лягушки, обычно так весело орущие свои вакханалии, в этот вечер молчали. И одиноко не от ощущения родства с молчащими лягушками.

Тошно от гомона говорящих людей. Пора выходить к гостям. А где же Граф? Он – завсегдатай любого общества, в котором собираются хоть сколь-нибудь весомые персоны. Как же нынче? Сам же на свой вкус всех и собрал. Или случилось что? Да что суетно думать, какая к чертям разница, что там с этим Графом?

Она вышла к гостям и зала наполнилась овациями. Юбилей? О чём они говорят? Ах, да, да, юбилей… моему сердцу четырнадцать лет. А мне самой – опять семнадцать, который уж десяток лет. Дворецкий переместился в столовую и принялся исполнять роль мажордома. Молодец, опоздавших пусть встречает прислуга помельче, так им всем. Ба, а и тут народ всё молодой-незнакомый. Расплываются в улыбках, задыхаются в восклицаниях воодушевлённого восхищения, прикосновение к чужой славе, что слаще, пока нет собственной? Завтра они станут наперебой давать интервью прессе, смакуя подробности личного знакомства с известной писательницей.

А я даже имён их не знаю… Ох, Граф, допляшешься ты у меня! Что он там опять задумал? А ведь оправдает присутствие каждого гостя, объяснит, зачем мне пригодится любой из них! Ох, чёрт безрогий. Однако расселись, и бокалы полны.

– Дорогие гости! – Гоголиада привстала за столом, – Я очень благодарна вам, друзья мои, за то искреннее внимание, оказанное вами в честь моего скромного юбилея! (аплодисменты) Спасибо, что пришли, не забываете свою преданную бумагомарательшу… (бурные аплодисменты) Трогательно. Не надо пить за моё здоровие, его, всё одно, не много осталось. Вам спасибо, за вас и поднимаю бокал! (овация) Господи, что я несу такое? И почему этому сброду не выпить за моё здоровье?

На Руси говорят, что "пью твоё здоровье". Вот уж точно! Сколько его ни осталось, а они всё равно пьют моё здоровье. И едят плоть Христову. Бред какой-то у этих попов – сплошной каннибализм, бедного Христа целыми днями жуют и кровь его глотают литрами… как он в своё время толпу тремя рыбами накормил, так такой же фокус попы теперь проделывают с его телом и кровью… Попы. Попы. Странная игра ударений, нет ли в ней скрытого эзотерического смыла? Надо будет спросить у филологов, для меня, беллетристки, это не праздный вопрос. Хотя, тут скорее – философия. Или сам чёрт знает, что такое! Великий и могучий русская языка.

Гоголиада откинулась в кресле и тут заметила, что её верноподданный Граф стоит у подлокотника и навязчиво покашливает.

– Ах, ах, какой приём, какой бал, драгоценная услада моего сердца! – расплылся чеширский Граф обворожительным оскалом, – Это же надо, весь свет у Вас, Гоголиада, весь бомонд, стопроцентный сливочный гламур! Вот она, слава, вот оно, признание народа!

– Где народ? – понизила голос Гоголиада и деланно оглянулась, – не страна народ, и не народ – страна. А тем паче "сливные сливки" со страны. М-да, вы мне ещё расскажите, граф, по каким таким причинам, мой дом до верху наполнен этим людским хламом.

– Не стоит беспокоиться! Наслаждайтесь вниманием и обожанием публики!

Граф отмахнулся от её намёков, как от комара. Он уже блистал, искрился и отсвечивал, все балы, на которых ему доводилось бывать, он воспринимал исключительно личностно. Это его усаживали на трон всеобщего внимания, это им любовались, его восхваляли. Юлой кружился вокруг нимфеток, застывал в почтительно восхищённых позах перед старлетками и панибратски жал руки всем персонам мужеского пола. Невнимания к собственной персоне Граф себе позволить не мог. Звезда, одним словом – звезда. Или комета, наполненная пылью и льдом.