Максим Веселов - «Клуб Шести»
- Название:«Клуб Шести»
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Максим Веселов - «Клуб Шести» краткое содержание
Автор романа и в этот раз использует "эффект лупы", когда, рассматривая внутренний мир человека творческого, легче высветить все нюансы общечеловеческого мировосприятия. Как говорится, "приглядись к душе художника, поймёшь, о чём задумались глаза на всех портретах, кои он написал" (У. Шекспир). Действие этого динамичного романа происходит в наши дни. Не стремящийся к славе и почёту художник пишет коммерческие картины и ведёт довольно размеренный образ жизни. Но, с юности, рисует Серию мистических картин, одна из которых и "втягивает" его в очень странный и акцентировано таинственный Клуб "Шести". Клуб состоит из ряда экстравагантных особ, с которыми художник связан теперь коммерческими обязательствами. Жизнь героя меняется радикально, с каждой минутой наполняясь вихрем загадок, приключений и: вдохновением. Любовные истории и перипетии, происходящие с героем настолько непредсказуемы, насколько и фатальны. Кем и для чего он был втянут в Клуб "Шести" останется загадкой до самой последней страницы. Роман читается на одном дыхании, по стилю письма и силе воздействия на читателя ассоциируясь с классикой М.Чехова – "Чёрный монах", М.Булгакова – "Театральный роман", М.Орлова – "Альтист Данилов" и многих других, но, становясь с ними в один ряд, всё же выделяется активным позитивизмом по отношению к жизни.
«Клуб Шести» - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Триптих… Икона. Мария. Теодор вспомнил, как издревле на Руси делали иконы: лик и руки святых писались маслом по дереву, а остальное накрывала раскрашенная чеканка по серебру.
Через несколько дней в Клубе висел новый портрет.
На портрете небыло настоящей рамы, рама была вырисована. Серебром. Так же, серебром, была нарисована выпуклая чеканка женщины, держащей на руках младенца.
Больше никаких красок, только серебро. И ещё: у женщины и у младенца небыло лиц, вместо них зияли чёрные провалы. Картина называлась «Маша, как Она есть».
Но Ирэн её не увидела.
Она не пришла в тот день в Клуб.
Ирэн вообще больше в Клуб Шести не пришла.
11.
В Клубе заметили исчезновение Ирэн.
Холодом веяло из углов. Начинающейся заброшенностью.
Стоит немного отвлечься. Мёртвые живее живых. И это не слова. Точнее, за этими буквами – человеческая жизнь и жизнь умерших, которая продолжается в жизни живых.
Просто в их памяти. Если вы не москвич, то вам жутко повезло в духовном плане: вы можете приехать в Москву и зайти, к примеру, в музей Маяковского, что рядом с Лубянкой. Вам позволят заглянуть в комнату, в которой застрелили (?) поэта.
Покажут диван, на который он облокотился перед смертью. Покажут спорную посмертную записку. Спорную, т. к. написана она была за несколько дней перед смертью и предъявлена народу непосредственно НКВД-ешником, который отслеживал жизнь Владимира и появился в изголовье умирающего через минуту после выстрела. В общем, воображение поможет вам всё это переощутить «как тогда». Для приезжих – всё свежо. Зафиксированная когда-то Пространством секунда для них открывается заново. Вы сможете понять, что прошлое, будь оно сто лет тому как кануло в Лету, или произошло вчера, на самом деле живее живого. Всё очень просто: сия секунда обычно не несёт для нас глобальных переживаний и уходит незамечено. Как бы настоящего-то и не существует, так оно меркнет перед памятью, хранящей нечто особенное. А если сей-час происходит нечто из ряда вон, то мы обычно очень заняты этим происходящим и будем заняты им пока оно не ослабнет, и вряд ли кто в такой момент читает эту книгу. А раз читаете, то, следовательно, ничего особенного у Вас в жизни в этот вот самый момент не происходит, и Вы с лёгкостью предаётесь искушению окунуться во внутренний мир и событийный ряд людей, здесь описываемых. Но это так, о «мёртвых», отступление от темы.
А если человек ушёл из жизни другого? Ещё вполне живой, и фотографии – вот они, не поблёкли ещё, но он сей-час где-то, и, как будто… умер? На самом деле, он, конечно, жив… наверное. И в эту самую секунду где-то что-то делает. Пьёт чай, говорит с кем-то о пустяках или философии, спит или занимается любовью. Работает.
Не работает. Копает – не копает. Живёт этой секундой, окончательно потерянной для того, кто его вспоминает. Ведь что значит «вспоминает»? А то и значит, что вспоминает, воскрешает в памяти дела давно минувших дней, но не видит этой секунды, в которой этот человек тоже что-то переживает.
Какой кошмар, быть только мёртвым воспоминанием.
Можно, конечно, повстречаться вновь. И что? Да это новое знакомство, не более. И человек другой, и реки утекли. И вы, в общем-то, изменились. Будет новое воспоминание о новом человеке. И почему нельзя как в сказке про спящую девушку и семь богатырей – посмотреть в зеркальце, которое покажет того, кто нас интересует? А что бы изменилось? А вот что – не возникло бы это разглагольствование про память, мёртвых, живых и живых как мёртвых.
Во всяком случае, оставшиеся клубисты могли бы утолить собственное любопытство по поводу исчезновения их коллег. И не строили бы логических связок этих происшествий с временным совпадением появления в их Клубе художника. И то, что «модель» пропадала как раз перед тем, как появлялся её портрет, тоже бы так явно в глаза не бросалось. Нет волшебного зеркальца. Что с исчезнувшими клубистами – неясно.
Через «кисти» художника предстоит пройти всем оставшимся и это их уже не радует.
И народ возроптал. Мысленно.
– А, собственно говоря, вас тут никто и не держит,- сухо заявил Председатель Клуба вместо «здравствуйте».
Все раскрыли рты и так и застыли. Телепат. Какой нахрен, телепат, тут всех колбасит на одну тему, вот и нет «здравствуйте». А, действительно, чего это мы?
Народ подбоченился в удивлении и вдруг стал снисходительно оглядывать друг друга.
С чего бы? Нас-то сюда силком не тянут. Не хочешь, и не ходи. Не хочешь и не проси никакой помощи. И от портрета можно спокойненько отказаться, попросить, к примеру, вместо портрета – пейзаж нарисовать, какая ему разница? Пусть рисует что хочет. А мы поглядим. А вот же и фиг. Интересно. Хоть ты тресни. Что такое этот художник делает с людьми, перед тем, как у него рождается замысел портрета?
А ведь – факт, что-то делает. Ну посмотрите – глаза в космосе летят и ужас в них.
Или, вот, Маша наша, ни лица, ни ребёнка. М-да… Да и сам он как-то погрузнел последнее время. Ссутулился как мокрый ворон на проводах и вышагивает. Взад-вперёд.
Как по проволоке. Эквилибрист хренов. Хоть бы сам навернулся, что ли.
А эквилибрист тем временем, действительно, немного потерял осанку. Как и твёрдость взглядов. Хотя, именно этой твёрдостью, Теодор не очень-то обладал изначально. Сомнение – признак людей слабых или мудрых. Твёрдость взглядов, скорее всего, признак твердолобости.
С другой стороны… Эх, да всё дело как раз в том, что существует «другая сторона».
И не одна.
Правда не бывает одна…
У каждого она, правда, своя, персональная. И когда один мутит воду, то первая правда у него (ведь он знает, для чего или почему он эту воду мутит), вторая правда у того, кто эту воду пьёт и ему не нравится. Следующая правда у тех, кто пришёл на водоём, что бы искупаться в грязи, и им-то как раз, это «мутение» нравится. И т. д., и т. д., и так далее. И никто из этой толпы не поинтересовался у первоисточника о первоначальной правде.
Может и была у Теодора своя правда в объяснение того, что он собственно тут, в клубе, намутил. Но, если эта правда и была, то он её никому не рассказывал. А людям этого только и надо. Почему? А зачем? Людям нужна своя правда, та, которую они сами смогут разглядеть через призму субъективных догадок. Им даже как-то и не интересно, как оно там на самом деле. Неизвестность, вот что интригует! Можно домысливать и строить вдохновляющие предположения. А потом о них эмоционально рассказывать! Ого-го! Ведь это и есть – жизнь!
Иго-го. Если это и есть – жизнь, то жизнь, это не интересно.
В любых фильмах всё построено на этом недоговаривании. То есть, кто-то с кем-то просто недоговорил. Произошёл конфликт ценностей: он наступил на любимый мозоль ему и не знал, что этот мозоль – любимый (тот промолчал о статусе мозоля). А тот обозвал наступившего, допустим, «таблоидом» (просто газета вспомнилась плохая), не догадываясь, что слово «таблоид» для наступившего на мозоль – табу, закомплексовавшее его с детства. Всё, драма под ключ. С вырыванием волос и рыданиями в подушку. Взять бы, вернуться, популярно объяснить, так, для тупых: «Про мозоль не знал, извини!» – «Про таблоид ты мне не рассказывал, прости!», и – всё, из интриги – бжик! Ан нет, сценарист не дурак, ему сюжет растянуть надо. Если все друг с другом будут договаривать, то нечего будет потом домысливать, строить варианты, и незачем станут глупые поступки в дальнейшем. Это сценариста не прокормит. Ему надо выдержать регламент и интригу, что бы: А) денег получить, и Б) что бы зритель с читателем облились гремучими соплями над вымыслом. Классика жанра, одним словом. Станиславский круто всех поимел своей Системой. Он думал, что это – стёб, а получился флаг. Всем режиссёрам привет. Хватит вешать ружья, ребята, они, эти ваши ружья, давно не стреляют ни в последнем акте, ни на улицах.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: