Андрей Ефремов - Неумолимая жизнь Барабанова

Оставалось ждать, и я уселся за столик.

Сигналы точного времени отзвучали за стойкой, дверь ударилась о косяк, и утренний пестроголовый вошел в заведение. Собственно, пестроголовость его была скрыта отличной и, кажется, очень дорогой кепкой. Кепку он снял не прежде, чем оглядел зал, но я-то узнал его сразу. Он подсел к столику, где два посетителя лет сорока молча тянули пиво. В заведении и вообще молчали и не засиживались. Усевшись, посетители словно впадали в оцепенение, которое кончалось вместе с напитком. Кое-кто читал, но и чтение здесь было ничем иным, как способом продлить оцепенение. Во всяком случае, мне не приходилось видеть в «семи сорока» человека, который перегибал бы газетные листы, перебираясь на следующую полосу. Здешние завсегдатаи предпочитали оберегать себя от неожиданностей.

Тем временем, хозяин, худой еврей без возраста, пошептался с пестроголовым и подошел ко мне. «Есть пиво, – сказал он, – Кофе. Чай. Горячих блюд не подаем. Разве булочку с сосиской или горячий бутерброд». «Кофе, – сказал я. – Очень крепкий. Как можно крепче». Хозяин серьезно кивнул носом, забрал праздно стоявшее блюдечко и отошел. Едва он отошел, оказалось, что пестроголовый внимательно смотрит на меня. Нисколько не смущаясь тем, что я обнаружил его разглядыванья, он отпил из чашки и оглядел все столики. Теперь он был куда уверенней, чем в школьном вестибюле утром.

Оценив посетителей, он встал, взял чашку с кофе и перешел ко мне.

«Вы служите у Ксаверия недавно», – сказал пестроголовый. Я сделал глоток, кофе был ошеломляюще крепок. «Э, послушайте!» в неярких, серых с прозеленью глазах мелькнула тревога. – «Лучше скажите сразу, если вас прислал сюда Ксаверий».

«Вы не поверите, – сказал я. Мне, грешным делом, очень понравилось то, что он встревожился. – Меня прислала Аня».

«А!» – он несколько раз ударил в столик указательным пальцем. – «Так это вы маячили за плечом у Аниты. Ваше счастье, что я тогда не мог добраться до вас!»

«Считайте, что добрались», – сказал я. И тут ударила дверь, и в заведение ввалились мокрые милицейские. Приспособления для водворения порядка были разложены на столиках На свободных местах хозяин расставил кофе и плюшки, и опять стало тихо. Одна только рация хлопотала о чем-то.

«Все удивительно кстати, – молвил пестроголовый, – но вряд ли этих ребят привели сюда вы. Вот что, скажите-ка мне, как вы расшифровали Анькину азбуку?»

«Там нечего было расшифровывать», – пожал я плечами, – «Семь, семь сорок, остальное – чуть-чуть везения».

«Верно, верно» – сказал собеседник. – «Когда Анька была маленькой, она не вылезала из больниц и со скуки придумала эту азбуку. После работы я приходил к ней под окна, и она на кулаках рассказывала все». – Пестроголовый послал улыбку в дальний угол. – «Теперь – ваша очередь. Для начала: где Анатолий, почему вместо него пришли вы?»

«Семь сорок, – ответил я. – Нашему хозяину пора закрывать лавочку».

Милиционеры с громом разобрали автоматы и ушли. – «Здесь много местечек», – сказал я, – «Пару-тройку могу показать. Скоротаете время».

«Мы отлично посидим вдвоем», – сказал он, допивая кофе, – «Вы непременно расскажете мне все. Школа Ксаверия организована удивительно».

«Вы педагог?»

Пестроголовый расхохотался.

«Еще какой! Даю частные уроки».

К нам беззвучно подошел хозяин, и мы расплатились. При этом собеседник мой положил в плошку сумму, совершенно несоразмерную своему заказу.

«Удачи, Наум!» – сказал он и потрепал хозяина по костлявому плечу. Мы вышли из заведения, прошли двор, миновали две-три сквозных парадных и оказались перед собором, в ограду которого впаяны сопряженные по три пушечные стволы.

«Будете смеяться», – сказал пестроголовый. – «Когда я приехал навестить Анюту первый раз, подумал, что это артиллерийский музей».

Мы перешли дорогу и остановились у входа в европеизированный подвальчик.

«Ручаюсь, это одно из ваших местечек. Вы, питерские обожаете, чтобы вам меняли пепельницы и подавали ножи. Идем?» – Он подтолкнул меня к ступенькам, но я шагнул в сторону и встал у ограды. «Какого.?» – искренне изумился пестроголовый. – «Ты пришел к Науму, ты знаешь про Анюту, и ты думаешь, я тебя отпущу? Или тебя самого не разбирает узнать, как ты влип?» При этом собеседник мой чиркнул себя пальцем по горлу, и мне стало смешно.

В это трудно поверить, но иногда я необычайно смешлив. К тому же мне с каждой минутой любопытнее становилось все, что касалось Ксаверия и школы.

Мы миновали бамбуковую портьеру и уселись неподалеку от телевизора. Спутник мой расстегнулся и красиво забросил ногу на ногу, но стоило расположиться с удобствами мне, как торчавший с испода столешницы гвоздь подло впился в ногу. Тем временем толстая девушка в переднике потянулась было привернуть звук, но спутник мой отогнал ее движением ладони.

«Мы услышим друг друга», – объяснил он, – «а прочие обойдутся».

Я спросил, почему он так несуразно щедро расплатился за кофе. Пестроголовый вопросу не удивился.

«Друг, – сказал он, – должен ведь кто-то платить за то, что сожрали милицейские. А мне с руки. Я могу купить сто таких Наумов. Но в том-то и штука, что он – один. Считай, что я спасаю редкий вид. К тому же у меня предчувствие, что Наум вернет мне все. С тех пор, как мы познакомились…»

Тут я перебил его и сказал, что не худо бы познакомиться и нам.

«Будь по-твоему», – качнул он пестрой прической и протянул над столиком широкую белую ладонь. – «Олег Заструга».

«Отродясь не слыхивал такой фамилии».

«У Анюты материна фамилия, а подробности тебе ни к чему».

Тогда представился и я. Господин Заструга поиграл с моей фамилией.

«Отец, – сказал он, – тут чего-то не то. Ксаверий не берет к себе с такими фамилиями. С твоей фамилией в пожарной команде хорошо».

Я отпил из рюмки едкого коньяку и решил не рассказывать историю о капусте с порохом. «Ну, да Аллах с ней, с фамилией». – проговорил Заструга. Он оказался предусмотрительней меня, обнюхал коньяк и опустил рюмку. «Пункт первый, – сказал он. – Что Шура Барабанов знает про Анатолия? Почему Шура Барабанов пришел туда, куда должен явиться Анатолий? Пункт второй. Откуда Шура Барабанов взялся, и что он делает в школе у Кафтанова? Что ты преподаешь?» – спросил он с некоторым раздражением и все-таки выпил омерзительный коньяк.

«Не знаю», – сказал я честно, и Заструга неожиданно легко принял это.

«Верю, – сказал он. – Ксаверий еще не то отчебучит. Я думаю, ты у него вместо попа. Поначалу он попа сулил, да, видно, не срослось. Стало быть, ты. Ну, смотри…» Он с ненавистью покосился на рюмку и снова принялся расспрашивать. Нельзя сказать, чтобы это напоминало допрос, но я пришел сюда, чтобы разузнать хоть что-то о диковинном Ксаверии и его школе, а вместо того был осаждаем настойчивым Застругой. Заструга наверняка знал куда больше моего, но подозревал, усиленно подозревал, что и мне известно нечто важное. Мы кружили друг подле друга, как два боксера, у которых не хватает духу начать правильный бой. Наконец, я рассказал, что знал об Анатолии, и Заструга принялся въедливо выяснять, усат ли этот Анатолий, хром ли? Когда все замеченные мною приметы совпали, Олег Заструга с неожиданной яростью потребовал ответить, есть ли у Анатолия наколка на пальцах и что она изображает? Мне тут же вспомнился недавний разговор с Манечкой Куус о налоговом инспекторе, и я спросил своего упорного собеседника, не знает ли он за Анатолием склонности к мистификациям и переодеваниям.