Холли Габбер - Мозаичная ловушка

О том ли самом думала Кароль или о чем-то другом, осталось неизвестным, но, судя по всему, их желания и намерения совпадали. Внезапно остановившись, она огляделась, прислонилась к огромному старому вязу и вновь, как и вчера, привлекла Ларри к себе, – похоже, ей нравилось верховодить в подобных мероприятиях. Однако на сей раз Ларри морально подготовился к такому повороту событий: он подался навстречу летящим к нему черным ресницам и лишь в самый последний момент закрыл глаза.

Как оказалось, целоваться не так-то просто: ему в отличие от мужественных киногероев никак не удавалось проделать это столь же качественно и непринужденно. Лишь теперь Ларри стало ясно, что поцелуйную технологию сначала необходимо понять, потом освоить, а потом закрепить рядом тренировок. Пару раз Кароль отрывалась от него и тихим шепотом давала конкретные советы. Но поскольку в ее интонациях отсутствовали раздражение или издевка, Ларри не ощущал унижения, у него мелькнула мысль, что ему сейчас следует не обижаться и не досадовать попусту на собственную неискушенность, а безропотно внимать советам Кароль – они весьма полезны и пригодятся ему в будущем, с другими девушками. Причем в тот момент Ларри даже не осознал, что может гордиться собой, настолько пришедшая ему мысль типична для настоящего, стопроцентного мужчины!

Когда они нацеловались до посинения, Кароль тихонько сползла по стволу дерева, мягко осела на траву и потянула Ларри за собой. Сейчас она не стреляла в него глазками, не болтала, не хихикала и даже ничего не шептала: она священнодействовала. Ларри уселся рядом, томительно, с замиранием сердца, ожидая чего-то экстраординарного, затмевающего все его недавние наивные грезы. И что-то произошло: Кароль молча взяла его руку, положила себе на грудь, а потом уронила голову на плечо и закрыла глаза. Сие могло означать только одно: «Это тебе тоже позволено». Пожалуй, по части внезапно свалившегося счастья наблюдался некоторый перебор, но жаловаться вряд ли стоило.

Дрожащими пальцами Ларри расстегнул пуговицы на ее трикотажной, плотно облегавшей тело кофточке и – о боги! – обнаружил, что под ней нет больше никаких покровов, которые могли бы скрывать ту вожделенную смутьянящую тайну, к которой ему разрешили подобраться. Раздвинув полы кофточки, Ларри с невольно вырвавшимся стоном впервые прикоснулся к бело-розовому упругому чуду, стыдливо укрытому кружевной тенью от вяза. На картинках в журналах, коих он насмотрелся без числа, все выглядело иначе: женская грудь – правильно круглая, непременно исполинская, блестящая и загорелая – казалась до предела надутым твердокаменным воздушным шаром, который будет мерзко скрипеть, если водить по нему пальцем, и с оглушительным хлопком лопнет, если кольнуть его булавкой. На самом деле все оказалось гораздо скромнее, но куда как лучше. Это было похоже на маленький бархатный мешочек с песком – очень податливый и очень нежный. Тяжело дыша, Ларри усердно изучил обе колышущиеся дюны на ощупь, а потом наклонился и припал к одной губами, накрыв вторую ладонью.

В голове у него мысли затеяли какие-то варварские скачки. Они мчались наперегонки, обгоняя друг друга, одна с разбегу накрывала и прихлопывала другую, а затем сама немедленно становилась жертвой следующей. Мысли высокие – Ларри вдруг вспомнились строки Бернса «Казалось, ранняя зима своим дыханьем намела два этих маленьких холма» – стремительно перемешивались с не просто низкими – нижайшими, непотребными, грязными, которые и составлялись из соответствующих слов. Мысли обыденные, прозаические (он вдруг заметил божью коровку на плече Кароль и вспомнил, как малышом пересчитывал количество пятнышек на ее крыльях) перепутывались все с той же сказочной дребеденью о принцах и принцессах. Все это варилось в одном котле, превращаясь в кипящее адское варево, которое пьянило, дурманило, баламутило, заставляло терять ощущение времени, а потом и ощущение пространства.

Вечером он лежал на кровати, подложив руки под голову, прикрыв затуманенные глаза, и блаженно улыбался распухшими губами. Из открытого окна тянуло новолетней свежестью, настоянной на ароматах травы, жасмина, одуванчиков, клейких листьев и еще чего-то совершенно замечательного.

На следующий день они вновь направились в то же самое место – деловито, почти не разговаривая, – с поистине детским консерватизмом нашли тот самый вяз, комфортно устроились под ним, предусмотрительный Ларри взял с собой толстый коврик, чтобы не сидеть на сырой земле, и сразу же приступили ко второму поцелуйному сеансу. Когда Ларри сделал небольшую паузу, вдруг произошло то, о чем он мечтал еще четыре года назад: Кароль легко и неж–но лизнула язычком его шрам над губой. Это было восхитительное ощущение.

– О, Кароль… – пролепетал Ларри, едва лишь к нему вернулась способность говорить, – какая ты чудесная… Какая милая, какая красивая… А давай завтра поедем в парк на островах. Там замечательно – не хуже, чем здесь… Туда ходит паром… Прямо по озеру… Вокруг плавают белые яхты… Тебе понравится. Поедем?

– Нет, Ларри, – ласково ответила Кароль и еще несколько раз легонько чмокнула. – Нет, нет… Мы сегодня встречались в последний раз. Завтра мы с папой весь день собираемся, а ночью улетаем.

Черт, как он мог забыть! Они ведь прибыли всего на несколько дней! Что же он будет делать без Кароль? Он почти ничего не успел рассказать ей о себе. Благоденствие должно кончиться, не успев толком начаться. Ну почему мир так жесток?! Внимательно посмотрев на Ларри, Кароль обняла его так крепко, как никогда еще не обнимала.

– Слушай, – зашептала она, жарко касаясь его лица губами, – давай договоримся. В воскресенье, пятнадцатого июня, ровно в полночь ты сядешь, закроешь глаза и будешь думать обо мне. И клянусь, Ларри, ты услышишь мой голос. Он будет звучать у тебя в голове. Я выйду с тобой на телепатическую связь и скажу очень много важных слов. О нас с тобой… И мы будем пребывать… как это сказать… в единой астральной сфере. Ты мне веришь?

Ларри кивнул.

– А сейчас давай не будем думать о грустном, хорошо? У нас еще очень много времени до вечера…

– Да… – прошептал Ларри, сладостно ловя быстрые прикосновения ее губ и шаря руками с невиданной смелостью всюду, где только ему желалось. Еще неделю назад он о подобной роскоши и мечтать не мог!

Два часа пронеслись быстролетной ласточкой, а затем потемнело, налетел порывистый ветер, и, наконец, прямо над кронами деревьев так шарахнул гром, что Кароль завопила что-то по-французски, испуганно вскочила, стряхнув с себя разнежившегося Ларри, и торопливо потянула его сквозь заросли кустов к различимой вдалеке аллее, на ходу застегивая пуговички и приводя в порядок волосы. Уже на ближайших подступах к выходу из парка она, неожиданно начав путать слова, видимо, от страха, поспешно сообщила еще не вполне адекватному Ларри, что страшнее всего оказаться во время молнии в лесу – да еще под таким высоким деревом. Небо все черное, им давно надо было дистанцироваться!