Холли Габбер - Мозаичная ловушка

Переход из одной реальности в другую произошел слишком быстро, покорно следующий за Кароль Ларри чувствовал, что чего-то явно недополучил, но теперь уже поздно думать об этом. Прощание оказалось скомканным и суетливым: Ларри хотел сказать Кароль многое, но слова застряли в горле, он только кивнул, помахал рукой и даже не поцеловал напоследок. Кароль исчезла так же внезапно, как и появилась: крышка табакерки с треском захлопнулась, чертик скрылся, а сама табакерка таинственно исчезла среди других вещей, и теперь уже никто не смог бы ее найти.

…В субботу Ларри с ужасом осознал, что не прояснил сразу два очень важных момента: во-первых, в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое или с пятнадцатого на шестнадцатое Кароль выйдет с ним на связь? И во-вторых, полночь какого часового пояса она имела в виду? Он попытался посчитать, сколько сейчас времени в Париже, но запутался, в какую сторону следует отсчитывать часы. Махнув рукой на сложности, Ларри дождался окончания воскресенья, около полуночи сел на кровати по-турецки, закрыл глаза и стал шепотом повторять ее имя. Довольно скоро все стало куда-то уплывать, мысли смешались, в голове зазвучал хор нестройных голосов, и Ларри заснул сном настолько крепким и безмятежным, какой только и бывает в самой ранней юности. Но приснилась ему не Кароль: во сне он отчаянно плыл по бурным волнам, пытаясь догнать белую яхту, уносящуюся в открытое море. Он не отставал от нее, но и не приближался: перед глазами все время маячила то вздымающаяся, то опускающаяся корма, на которой было написано название яхты, но его почти невозможно было разглядеть. Ларри напрягал зрение изо всех сил, греб все быстрее, совсем при этом не уставая, и наконец сумел прочесть заветные слова: яхта называлась «Сказки Андерсена». Он от изумления открыл рот, глотнул соленой воды и проснулся. Часы показывали пять утра. Ларри посмотрел на них ошалелыми глазами, вспомнил, что так и не встретился с Кароль в астральных сферах, пожал плечами, пробормотал нечто нечленораздельное и уснул снова.

Ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц Кароль так ему и не явилась. А также не позвонила и не написала. Ну еще бы, ведь, по словам ее бочкообразного папаши, у нее имелось столько поклонников! Но Ларри пережил это достаточно спокойно: по-настоящему влюбиться в эту прелестную шаловливую девочку он не успел. Зато их развлечения в парке, когда он одним махом прошел сразу несколько этапов возмужания, Ларри вспоминал все лето – с довольной ухмылкой и осознанием того факта, что приобретенный им опыт бесценен. Он теперь ничем не уступает своим тупым соученичкам и будет проделывать все то же самое, и даже больше, еще сотни раз: ведь это так чертовски приятно!

В двадцать два года Ларри считался записным красавцем. Утонченная внешность, напускное равнодушие вкупе с напускным же цинизмом, небрежность манер, загадочная медленная улыбка и постоянное наличие средств, и немалых, заставляли девочек-однокурсниц сходить по нему с ума. Особенно будоражил их воображение пленительный белый шрамик – ах, следствием какого же таинственного злоключения он являлся?! Периодически Ларри менял стили: то он отращивал волосы, переставал бриться и фланировал по университетским коридорам, шлепая кожаными сандалиями на босу ногу; то облачался в шорты, ядовито-лимонную бейсболку и нацеплял на нос огромные темные очки; то перевоплощался в модно подстриженного классического хорошего мальчика в дорогом, но скромном джемпере – ему шло все. Легкость, с какой девушки кидались ему на шею, превращала сам процесс соблазнения в нечто механическое и предсказуемое – за несколько лет Ларри отработал ряд приемов, срабатывавших безотказно и позволявших покорить любую претендент–ку на его временное расположение в кратчайшие сроки. К тому же существовала еще очередь из второсортных девиц, которым не были нужны никакие стимулы: часть на низком старте с надеждой и трепетом ждала лишь подзывающего свиста, часть сама усердно принимала меры, только бы затащить красавчика Ларри в постель.

По мнению университетской профессуры, относящейся к нему со сдержанным благоволением, Ларри входил в десятку более-менее одаренных студентов и уж точно в пятерку наиболее трудолюбивых. Многочисленные любовные похождения не туманили его рассудок и не особо отвлекали: систему приоритетов, в которой главенствовали профессиональные интересы, Ларри выстроил довольно давно. Впрочем, ничего от любви в этих похождениях не было. Пару раз он довольно серьезно увлекался, но вскоре понимал, что перепутал чувства. Первый раз принял за влюбленность искреннее уважение к умненькой, весьма талантливой сокурснице, с которой даже потом остался в приятельских отношениях. Второй раз очаровался незаурядным личиком, но быстро ретировался, поняв, что эта девушка напоминает ему океан – ее дурость так же бездонна и безбрежна.

Весной родители Ларри купили себе дивный дом в пригороде – маме надоела суета мегаполиса, она постоянно повторяла, что старость хотела бы провести на природе. Она собиралась выступать еще три года: в шестьдесят в последний раз спеть в «Фаусте», пышно отметить свой юбилей и тридцатипятилетие сцениче–ской деятельности, а затем уйти на покой. Над отцом, казалось, годы были не властны: ему перевалило за семьдесят, но он оставался все таким же деятельным и полным напористой энергии. Однако он снизошел к просьбе жены переехать в «деревню», как он презрительно называл их будущее место обитания, после чего они с Памелой приобрели огромный участок в Ричмонд-Хилле. Более всего их прельстил грандиозный запущенный сад, полный фруктовых деревьев. Процесс покупки происходил как раз в период их цветения; бесчисленные, благоухающие бело-розовые гроздья, напоминавшие палочки сладкой ваты, наносили убийственно-мощный эстетический удар по зрению и обонянию. А почти в самом центре сада располагался огромный круглый колодец, отделанный гладко стесанным, побелевшим от времени серым булыжником. Памела разохалась от восторга, и дело было решено. Правда, прелест–ный многоуровневый особняк (в староевропейском стиле – нечто вроде швейцарского шале: стены из розового и шоколадного цвета камня, множество остроугольных красно-коричневых крыш) достиг весьма преклонного возраста и нуждался в основательной переделке, но Памела безапелляционно заявила: скоро их мальчик станет дипломированным архитектором, он и займется благоустройством нового жилища родителей. Морис скорчил скептическую гримасу, однако возражать не стал и намерение пригласить более искушенного специалиста оставил при себе.

Переезд намечался на октябрь, и мама сделала благородный жест. Раз уж ее ангел Ларри собирался посвятить все лето работе над дипломным проектом, он мог бы провести ближайшие месяцы во вновь приобретенной усадьбе. Конечно, у нее имеются некоторые недостатки, кажется, с отопительными трубами что-то не в порядке, а второй этаж западного крыла так и во–все придется полностью перестраивать, но вряд ли они причинят Ларри существенное неудобство. И если сыночек не возражает, с ним могла бы поселиться все еще коптившая небо, слегка подзабытая за последние годы старая тетушка Мег. Она бы занималась хозяйством и готовила ему завтраки и ужины – область кулинарии, пожалуй, была единственной, где тихой тетушке удалось хоть чего-то достичь в жизни. Как выяснилось, немногословная Таша долгие годы занималась ее обучением. А осенью, по возвращении в город, Ларри покинет свое убогое съемное жилье и вновь обоснуется в их роскошной квартире, которую родители с легко–стью передают ему в вечное пользование.