Холли Габбер - Мозаичная ловушка

Около одиннадцати Ларри заявил, что нога разболелась еще сильнее и он собирается пойти лечь. Оскар сочувственно покивал, Серхио даже не обернулся, когда Ларри, придерживаясь за стену, выползал из комнаты, – он вновь включил телевизор и теперь с головой погрузился в популярный мюзикл 50-х годов, где все герои носили шелковые шейные платки, а все героини с перетянутыми осиными талиями – полупрозрачные перчатки. После ухода Ларри Саманта посидела у телевизора еще с полчаса, а потом, припомнив что-то важное, резко повернулась к Оскару:

– Оскар, милый, на втором этаже прохладнее, чем здесь?

– Нет, сейчас весь жар от камина поднялся наверх – там даже теплее. Но к утру может стать чуточку свежо. Боишься замерзнуть?

– Я страшная мерзлячка. Ты говорил, что у тебя есть пледы. Можно мне взять на ночь парочку пледов?

– Конечно. Только… Ох, мой бог – они же лежат в той комнате, которую занял Ларри. А он уже спит, наверное.

– Вряд ли. Ему нога не даст так быстро заснуть. Пожалуй, поднимусь к нему. А потом тоже пойду спать.

– Ты не будешь досматривать фильм? – поинтересовался Серхио, оборачиваясь. Вот теперь он превратился в само внимание.

– Я его уже видела раза три. И потом я ужасно устала: встала рано, надышалась концентрированным кислородом, да еще это приключение в лесу… Прощаюсь с вами до завтра. Смотрите не напейтесь без меня, а то ты, барашек, давно к этому стремился.

Вновь поднявшись по чудесно скрипящей лестнице, Саманта постучала в дверь спальни.

– Да-да, – отозвался голос изнутри, – что случилось?

– Ничего, – еле слышно проговорила Саманта, приоткрывая дверь и осторожно просачиваясь в густую темноту. – Простите за вторжение. Вы еще не спите?

Ларри присел на кровати, кутаясь в одеяло.

– Разве заснешь, когда внизу так оглушительно распевают голливудские звезды?

– Ложитесь, ложитесь. Сказать Серхио, чтобы он сделал потише?

– Не стоит. Все равно ступня так болит, что сил нет. Маяться под музыку все-таки веселее.

– Бедный Ларри… – Саманта сделала еще несколько опасливых шагов в глубь комнаты. – Вы положили под ногу подушку?

– Даже две. Но толку мало: боль немного ослабевает, только когда я лежу на спине. Так не заснуть. А стоит мне повернуться на бок и слегка повернуть ногу, на нее словно испанский сапог надевают.

– Бедный Ларри… Это я виновата, что потащила вас в эту рощу. Ну что я могу для вас сделать?

– Сядьте рядом, пожалуйста, – сказал Ларри негромко. – Посидите со мной. Хорошо?

Кивнув, Саманта уселась на краешек кровати. Попыток обнять ее, поцеловать или хотя бы взять за руку от Ларри не последовало. Он просто продолжал смотреть на нее, опершись на локоть.

– О-о… Какая чудесная музыка заиграла. Жалко, что я превратился в инвалида, а то мы могли бы с вами потанцевать.

– Нет, нет. Я очень плохо танцую, лучше и не пытаться. Я отдавила бы вам обе ноги и опять превратила бы в инвалида.

– Вряд ли – я бы, наверное, этого даже не ощутил. И потом вы вовсе не кажетесь неуклюжей.

– Если так, потанцуем в другой раз. Без свидетелей под полом.

– Договорились. – Ларри откинулся на подушку и вздохнул. – Нет в жизни абсолютного счастья. Момент, когда наконец опускаешь голову на подушку, – один из самых сладких в жизни. Противно, когда он испорчен тяжелыми мыслями или болью.

– Надо же… Вы так любите отходить ко сну?

– Грешным делом да. Я вообще ужасно ленив. Могу час валяться в кровати, когда проснусь.

– Готова спорить, тут я вам дам фору. А какие еще моменты вы считаете самыми сладкими в жизни?

Ларри потянулся и подложил руки под голову.

– Когда валяешься в кровати, а рядом стоит миска с солеными сухариками. Я их обожаю.

– Однако валяние в кровати вы опять поставили на первое место. Еще?

– Когда валяешься в кровати, с одного боку стоит миска с солеными сухариками, а с другого…

– А то, что с другого, по степени сладости идет после сухариков?!

– Это смотря что с другого. Точнее, смотря кто.

Саманта тихо засмеялась и вдруг, неожиданно для себя, протянула руку и легко, кончиками пальцев, провела по волосам Ларри. Они оказались такими мягкими, приятными на ощупь, что Саманта не смогла отказать себе в удовольствии еще немного погладить его по голове. Ларри молча смотрел на нее и по-кошачьи чуть прижмуривался, когда ее пальцы в очередной раз начинали путь сверху вниз.

– Я смотрела фильм, где героя заколдовали так, что он в течение суток мог говорить только правду. Действие колдовства началось ровно в полночь, когда он лежал в постели с любовницей. И именно в этот момент она спросила: «Милый, тебе понравилось?» А из его открытого рта вдруг вырвалось: «Бывало и получше»!

Ларри фыркнул:

– Да уж, бывает по-всякому. Но в общем, это неплохо – особенно когда так ужасно не болит нога.

Он все-таки повернулся на бок, и ладонь Саманты оказалась под его щекой. Не став высвобождать руку, Саманта придвинулась поближе и другой рукой потеребила мочку его уха. Это было так странно: сидеть в темной комнате на краю расстеленной кровати, в которой обретается Ларри… Неужели они сегодня поцеловались? А теперь ведут чинную беседу как ни в чем ни бывало. Только почему-то он лежит на ее руке. Все странно, все не так, как бывает обычно. Но почему-то эта странность ее абсолютно устраивает. Почему-то ей немножко груст–но, почему-то она испытывает бездну каких-то смутных перемешанных чувств без названия и почему-то – в этой теплой ночной темноте – дико хочется откровенничать, раскрывать все свои тайны, но только шепотом.

– Неплохо? Боже мой, даже этому вы даете такую безмятежную характеристику… Я, конечно, не знаю, что испытываете вы, мужчины, а то, что испытываем мы, – это…

– Наслаждение.

– Нет… Другое.

– А что же?

– Наслаждение – выпить стакан холодной воды в жару. Или лечь и вытянуть уставшие ноги. А это… О боже, ну как же сформулировать… Это как будто… Твоего тела, во всем его многообразии, больше нет – ни рук, ни ног, ни мозга, ни всего прочего. Оно на несколько секунд трансформировалось в спицу, до предела натянутую проволоку, по которой пропускают несколько импульсов не тока, а… чистого блаженства, все равно другого слова не найти. Нет других чувств, нет мыслей – только это чистейшее блаженство без примеси каких-либо других эмоций. И концентрация этого блаженства в ничтожную единицу времени настолько высока, что порой кажется… Кажется, будто вся прочая жизнь идет своим серым чередом лишь ради того, чтобы иногда в ней случались эти несколько секунд.

Ларри помолчал, потом еще покрутился в поисках удобного положения и, наконец, уткнулся лицом в руку Саманты.

– Вы, наверное, в школе очень любили физику?

Его слова прозвучали нечленораздельно и глухо, зато они так приятно щекотали ее раскрытую ладонь.