Дмитрий Быков - Списанные

Здесь Свиридов перестал что-либо понимать.

— Что именно я могу сделать? — спросил он наконец.

— Это деловой подход, — радостно кивнул Рыбчинский. — Мы тоже за деловой подход. Как вы понимаете, страна нуждается сегодня в национально ориентированной науке. И я думаю, что если приложу определенные усилия, то это и будет мой вклад, так сказать, в устроение. Я хотел бы преподнести сегодня России то, что от меня реально зависит, и поучаствовать в создании такого учебника истории, который мог бы читаться одновременно детьми и взрослыми, вы понимаете, как детские рассказы Ишимовой или недосягаемый образец Карамзина. Я хотел бы при помощи авторского коллектива получить такой учебник, который мог быть увлекательным чтением и вместе с тем примером правильного взгляда, в талантливом исполнении. Поэтому, — Рыбчинский широко улыбнулся, — я рассчитывал бы привлечь вас как автора и, оговорив соответствующее вознаграждение, заказать для начала концепцию на пяти-шести страницах, обсудив которую, мы могли бы и стартовать.

Свиридов перестал понимать, на каком он свете.

— Вы хотите заказать мне учебник истории? — спросил он.

— Да, да, совершенно так, — радуясь его понятливости, закивал Рыбчинский.

— Именно, — поддакнул Ферапонтов.

— Но я не историк, — сказал Свиридов. — Я никогда не писал учебников. Я не умею писать для детей.

— Это совершенно неважно, — приговаривал Рыбчинский. — Мы получили рекомендации… господин Антонова…

— Но я не помню господина Антонова!

— Ну, вы не работали непосредственно с ним. Он был одним из спонсоров мультипликационной серии «Сказки Горыныча»…

— Я писал диалоги для двух сказок, но это все детская ерунда, — продолжал отбояриваться Свиридов. — Поймите, это совершенно не то… Вы хоть смотрели «Горыныча»?

— Дорогой Сергей Владимирович, — прочувствованно сказал Рыбчинский. — Ваша скромность похвальна. Но мы знаем и главное. Мы знаем, что вы находитесь в том списке национально ориентированной элиты, который хорошо известен там, — он многозначительно поднял палец. — В этот список, как вы знаете, случайные люди попасть не могут, это совершенно, совершенно исключено. И потому, дорогой Сергей Владимирович, ваше участие исключительно важно, при вашем полном праве привлечь любого историка, которого вы сочтете достойным…

Это Свиридова добило. Таких сюрпризов список еще не преподносил ему.

— Вы уверены, что это список национально ориентированной элиты? — спросил он.

— В этом не может быть никакого сомнения.

— Я буду писать для вас, — твердо сказал Свиридов. — Черта, дьявола, учебник истории, хроники Нарнии… Сколько стоит синопсис?

— Что? — переспросил Рыбчинский.

— Проект учебника. Ну, эти пять страниц.

— Думаю, что три тысячи долларов в качестве стартовой цифры могли бы…

— Нормально, — сказал Свиридов. — Когда вам это нужно? Три недели есть?

— Желательно бы две, но в принципе…

— Нет, надо три. Это мне надо перечитать кучу всего. Я, конечно, национально ориентированная элита, но многого просто не помню. Ладно, благодарю вас. Можно последний вопрос?

— Да, конечно, — благосклонно кивнул Рыбчинский.

— Как вы узнали про список?

Рыбчинский улыбнулся еще шире и развел руками.

— Рассказали доверенные люди. Тоже там состоящие. В них, сами понимаете, я сомневаться не могу.

— Грандиозно, — сказал Свиридов. — Благодарю вас. Я позвоню вам через три недели.

Рыбчинский торжественно вручил ему визитную карточку твердого желтого картона с золотым тиснением, а Ферапонтов почтительно проводил до дверей.

Все это следовало обдумать. Обдумать, обговорить. Жаль, не с кем. Черт-те что. Уйти отсюда подальше и поскорей. На что я только что подписался? Господи, какой ерунды не сделаешь от счастья. Впрочем, они скорее всего не перезвонят… А если перезвонят, это заменит мне любой «Спецназ». Я напишу им учебник, что угодно. С чего они взяли про список национальной элиты? Впрочем, если действительно так…

Он чувствовал огромное, стыдное облегчение. Только что ощущать себя прокаженным — и вдруг понять, что это не проказа, а знак отличия, высокая болезнь мокрецов, дар передвигать предметы и думать туман! Поскорей сказать матери. Нет, рано. Он зашел в кофехаус и взял двойной эспрессо. Кофе всегда усиливает настроение, в котором его пьешь. Я стыдно счастлив — пускай он усиливает стыд и счастье.

У Али в это время разгар работы, но позвонить хотелось. Список национально ориентированной элиты, Боже правый. Она долго не брала трубку, наконец отозвалась.

— Алька. — Он еле сдерживал рвущийся из него счастливый хохот. — Ты знаешь, что это был за список?

— А ты еще про него помнишь?

— Что ты, как не помнить! Выясняются удивительные вещи. Это список национально ориентированной элиты, слышь.

— Да ну, — сказала она без энтузиазма.

— Я тебя ни от чего не отрываю?

— Отрываешь, но не страшно.

В трубке фоном шел детский надсадный крик.

— Да ни от чего я тебя не отрываю, ты вон по улице идешь, дети орут!

— Да, да. Но иду по делу.

— Короче, мне позвонил крутой экспортер спорттоваров и заказал за любые деньги правильный учебник российской истории. Чтобы за этот учебник его простили. На него наезжают сверху, так он для доказательства лояльности хочет учебник. Это дивная какая-то примета времени, я не читал ничего подобного.

— И ты согласился?

— Ну а чем я рискую? Он говорит, что у него в этом списке надежные люди, сплошь национально ориентированная элита. Я только думаю: что ж они меня за границу-то не выпускали? Не хотят, чтобы элита покидала нацию?

— Зря ты согласился, — сказала она. — У тебя не получится.

— Да я не буду ничего писать! Я просто думал, ты обрадуешься.

— Ну-ну, — сказала она. — Считай, обрадовалась. Что у тебя вечером — учебник пишешь?

— Да нет, меня зовет тут… какой-то девелопер, застройщик. Тоже небось учебник истории.

— Лучше бы в кино пошли, — сказала она.

— Ну, если не поздно отпустит…

— Ладно, звони.

Он заказал «Цезарь» и мгновенно его сожрал. Напротив сидела девушка старшеклассного возраста, одна, без друзей и подруг: читала что-то толстое, серьезное, жаль — некрасивая, можно было бы… Он замечал, как она украдкой взглядывает на него, отрываясь от книги, набирается решимости и улыбается. Свиридов улыбнулся в ответ. Она тут же отложила книгу и направилась к нему.

— Ой, простите, ради Бога. Никогда в кафе не пристаю. Вы Свиридов?

— Типа да.

— Я, понимаете, про вас читала в «Дне». «На дне». Вы такой герой прямо!

— Да что там, — небрежно сказал Свиридов.

— Нет, правда. У нас в институте ужасные вещи говорят про этот список.

Свиридов опять напрягся. Одного боярина при Грозном казнили, обливая то кипящей, то ледяной водой, и скоро кожа слезла с него, как чулок.