Дмитрий Быков - Списанные

— Андрей, — сказал он (звонил, разумеется, по домашнему — мобильный теперь уж точно прослушивается). — Надо поговорить.

Это был пароль — ясно, что, раз дело не телефонное, Волошин выкроит час. Если бы он сам не состоял в списке, у него вряд ли нашлось бы время заниматься этой темой, но сейчас все касалось его самого. Они встретились во внутреннем дворике огромного сталинского дома, на третьем этаже которого размещалась редакция «Киноглаза».

— Мне из ФСБ звонили, — без предисловий ляпнул Свиридов.

— Нормально, — пожал плечами Волошин.

— Вам еще нет?

— Мне — нет. — В ответе Волошина угадывалось гнусное самодовольство той же природы: мне, может, еще повезло, я не все. Свиридов представил, как список будет теперь созваниваться: вас вызывали? нет? а меня уже… У вас нога отгнила? А икаете?

— И что вы посоветуете?

— Значит, прежде всего: ничего не подписывайте. Они будут обязательно требовать, чтобы вы подписали что угодно: неразглашение, финансовую ведомость, черта, дьявола, — помните, что подтверждать ничего нельзя.

— А протокол?

— Никаких протоколов, только собственноручные показания. И без адвоката они не имеют права вас официально допрашивать. Правда, у них есть сейчас такой финт — называется «разъяснительная беседа», при этом адвокат не положен. Он, естественно, будет предлагать вам сотрудничество, это всегда так делается, а теперь они обнаглели окончательно. Соглашайтесь, ничего страшного, каждый законопослушный гражданин обязан доносить о фактах террора там или о намерениях, нормально. Но опять-таки чтобы это нигде не было зафиксировано: то, что он запишет на магнитофон или скрытую камеру, в суде доказательством не является.

— Почему?

— Добыто с нарушением закона. Нужна санкция.

Про санкцию Свиридов не понял и вообще не очень представлял, кого им стесняться: захотят — допросят, положив на любые формальности. Он заранее признавал за ними все права, а жалкое сопротивление только подчеркнет их прекрасную невозмутимость. О чем спорить с неживой природой?

— Главное — постарайтесь вытянуть из них как можно больше. В Израиле знаете как допрашивают в аэропорту? Вразброс, по десять раз, повторяют одни и те же вопросы, вдруг проколетесь. Я однажды сыну из Тель-Авива вез прекрасный пистолет: представляете, нашел время и место! Меня трясли полчаса, а вся группа ждала. Так что спрашивайте об одном и том же — он начнет раздражаться и в чем-нибудь да проговорится.

— Попробую, — сказал Свиридов. Он начал понимать, зачем Волошину все эти приемчики, знание законов и ссылка на права: даже мышь, играя в кошки-мышки, может ощутить себя равным партнером. — Надо нам придумать что-нибудь кодовое для телефона, а то я к вам не набегаюсь.

— Ну давайте, исходя из этой вашей метафоры с проказой, — предложил Волошин. — Если мне завтра позвонят, я вам свистну и скажу, что появились симптомы.

— И последнее. — Говорить об этом Свиридов не хотел, но предосторожности лишними не бывали, особенно в «их положении», определить которое он бы затруднился. — Если я в шесть не перезвоню, значит, меня это. — Он из суеверия не хотел говорить «взяли». — Вы тогда матери отзвоните, что ли, и вообще шумите, о'кей?

Волошин со значением кивнул и внес в коммуникатор телефон матери.

Домой Свиридову не хотелось. Общение со списантами стало уже потребностью, в которой он себе пока не признавался — стыдно, и что-то окончательное, капитулянтское было бы в таком признании. Раб болезни, фи, тьфу. Но падать духом накануне решающего, может, разговора с той самой инстанцией, которая так причудливо им распорядилась, было уж вовсе недальновидно, и он, перебрав варианты, остановился на Борисове. Адвокат, хоть бы и цивилист, был теперь кстати.

К удивлению Свиридова, Борисов откликнулся мгновенно.

— А давайте, — легко согласился он. — Вы где?

— Я недалеко от «Маяка».

— Ну тогда в рюмочной напротив. Я «Маяка» не люблю, пафос. А в рюмочной меня знают.

Непонятно было, зачем Борисову нужно знакомство в рюмочной: место самое плебейское, точка встречи подгулявшей богемы и местных алкашей, позволяющая алкашам чувствовать себя немного богемой, а богеме приобщаться к народу; Свиридов не любил таких смешений, ценя чистоту жанра, но Борисову как адвокату положено уважать показуху — вот он и стремился в это заведение с сомнамбулическими завсегдатаями по углам и бюстом Чайковского на полке с водками. Не то чтобы Чайковский любил водку — он, как мы знаем, любил другое, — но напротив была Консерватория, и томные девы со скрипками не брезговали рюмкой-другой в обществе сальноволосых спутников.

Борисов появился через двадцать минут.

— На Малой Бронной живу, — пояснил он скромно.

— Неплохо живете.

— Да, не жалуюсь.

Он взял два лобио, цыпленка в сметане, водку и пиво. Свиридов был сыт после «Маяка» и ограничился чаем.

— А что ж не пьете?

— Да я это… в каком настроении пьешь — то и активизируется. А у меня плохое.

— Случилось что?

Свиридов коротко рассказал про звонок Калюжного.

— Как и следовало ожидать, — бодро сказал Борисов. — Ваше здоровье.

— Да, может понадобиться.

— Не думаю. — Борисов потер ручки и приступил к лобио. — Ничего страшного, не парьтесь, как говорится.

— Я не парюсь. Я не очень представляю, как себя вести.

— Как можно меньше говорите, вот и все. Отвечайте строго на вопрос. Ничего лишнего. Каждое лишнее слово дает им зацепку, они могут из этого целое дело сплести. Но плести дела против вас — это в их замыслы пока не входит, так что ничего страшного.

— А вы откуда знаете про их замыслы?

— Ну, — Борисов поднял на него глаза и перестал есть. — Я же не вчера родился. Некоторый опыт. Знание истории.

— А в истории было?

— Сколько раз. Но все же совершенствуется, понимаете? Мы имеем дело со скромной новой технологией, и только. Нам надо некоторое количество законопослушных граждан, но осложнений с Западом нам не надо, не надо скандала, арестов, шума… Мы ж не звери, так? Нам достаточно всех поместить в списки, и люди не будут рыпаться. Самый страшный страх — «Меня посчитали», помните мультик?

— Помню. Я еще помню, когда присваивали ИНН. Говорили — антихристова печать.

— Вот, вы и сами все понимаете. Ваше здоровье. — Борисов вкусно крякнул.

— Но тогда это ужас, — Свиридов привычно выстраивал сюжет, и он уже послушно ветвился. — Антихрист всегда начинает с того, что составляет списки. Надо взять общий перечень, разбить его, всех вписать в разные перечни и развести навеки, только раньше хоть по убеждениям, а теперь…

— Ну и слава богу! — воскликнул Борисов. — По убеждениям гораздо хуже. С циниками можно договориться.

— Не думаю. По-моему, договориться можно с теми, у кого убеждения. А циник даже спорить не будет. Если ты ему пока не мешаешь, он тебя, может, не тронет. А будешь мешать — раздавит без дискуссий, и все.