Владимир Царицын - Его турецкий роман

- Хорошо. Давай сидеть здесь…Ты мне расскажешь еще что-нибудь о себе? Кроме того, что ты читаешь детективы, любишь сидеть дома и не любишь Дарью Донцову?

- Я ненавижу сидеть дома.

- Ты же сама говорила, что ты ужасная домоседка.

- Домоседка по неволе. /Он/ не выпускает меня из дома.

- Как так? - не понял Пругов.

- А вот так. После того, как я попыталась сбежать от него… Нет.

Все! Не хочу об этом. Не хочу о нем, не хочу о себе. Давай лучше о тебе поговорим. Нет, правда, давай о тебе.

- Но…, я должен понять…

- Ты никому ничего не должен. И не надо меня понимать. Я сама себя не понимаю. Но я пойму. Обязательно. И все тебе расскажу. Все, что поняла.

- И когда это случится?

- Случится когда-нибудь.

- Боюсь, что /это/ произойдет с нами в другой жизни. - Пругов нарочно сделал ударение на слове "это".

- В этой жизни. - Надя посмотрела Пругову в глаза. Они у нее снова были синими, как Эгейское море. И в них играли чертики. - И совсем скоро. Обещаю, что /это/, - Она тоже выделила ударением слово

"это", - произойдет скоро. Ты даже не успеешь увлечься другой.

- А ты считаешь, что тобой я увлечен?

- Считаю. - Надежда была неотразима в своей уверенности. - Итак!

- Что?

- О тебе.

- Хорошо, спрашивай, - с улыбкой разрешил Пругов.

Надя задумалась, но не более чем на секунду.

- Ты живешь один? Я имею в виду: есть у тебя кто-нибудь? Женщина?

Любовница у тебя есть?

- Есть. Вернее, так - и да, и нет.

- Как это: и да, и нет? Ненастоящая женщина? Резиновая что ли? - звонко рассмеялась она.

- Нет, не резиновая, - обиделся почему-то Пругов за Наталью. -

Настоящая…И грудь у нее, кстати сказать, больше, чем у тебя. -

Сказал в отместку и сразу же после произнесенных слов мысленно обозвал себя дураком.

Надя фыркнула, но как заметил Пругов, в отличие от него, не обиделась. Или сделала вид, что не обиделась.

- …Просто она замужем и с мужем разводиться не собирается. -

Подробностями своих отношений с Натальей Пругов как бы оправдывался перед Надеждой за невольно выскочившую глупую мальчишескую фразу. -

Вот и мечется между ним и мной. Муж не устраивает ее как мужчина, но он мастак в решении вопросов иного характера.

- Финансовых, например…

- И финансовых в том числе. А вообще у них все сложно.

- Как и у всех, - кивнула Надя, подумав, видимо, о своих проблемах.

- Ну да…, как у всех. - Пругов был вынужден согласиться с очевидным.

- А твои папа и мама? - продолжила допрос Надежда. - Они живут вместе с тобой?

- Они умерли. Мама давно. Она умерла, когда я появился на свет. Я ее только на фотографиях видел. Мама была очень красивой. Молодой и красивой…А отец все это время после смерти мамы жил со мной, он так и не женился вторично… У нас большая квартира. Большая и пустая. Папа умер этой весной.

- Соболезную. - В голосе Надежды Пругов уловил искреннее сочувствие. Он пожал плечами:

- Печально, конечно, но ему было девяносто пять лет. Ничего вечного не бывает.

- Девяносто пять?! - ужаснулась Надя. - А сколько же тебе лет,

Андрюша? Ой, прости! Это бестактный вопрос.

- Почему ты просишь прощения? - удивился Пругов. - Для мужчины его возраст - не есть нечто, что желательно скрывать от окружающих.

Мои года - мое богатство. Мне пятьдесят пять.

- Я подумала тебе больше.

- Лет семьдесят? - усмехнулся Пругов.

- Ой, прости! - Надежда была сильно смущена. - Я не то хотела сказать, - оправдывалась она. - Я не имела ввиду твой внешний вид, ну…, что ты плохо выглядишь… То есть… Я совсем запуталась.

Прости дуру! Я просто подумала, что если твоему папе было девяносто пять, то тебе…, - и вдруг спохватилась: - А вообще, ты хорошо выглядишь. Нет, честно. Я бы тебе дала не больше сорока.

- Ну, это ты, Надюша мне льстишь. Безбожно и нагло.

- Ни сколько! - с жаром воскликнула Надя.

- Сорок лет было моему отцу, когда я родился. Я у него был поздним ребенком. У меня еще брат есть. Старший. По отцу. От первого брака. Вот брату моему уже семьдесят через месяц стукнет. Он живет в

Новокузнецке. У него большая семья. Внуков семеро.

Надя задумалась.

"Интересно, о чем она сейчас думает? Подсчитывает разницу в возрасте между мной и собой? А зачем? Какая разница в этой разнице?

(Прости меня господи за тавтологию! А еще писатель…). И все-таки - зачем ей эти расчеты? Не собирается же она разводиться с мужем и выходить за меня? Интересная дамочка, ничего не скажешь!".

Словно угадав его мысли, Надя сказала:

- Когда тебе будет девяносто пять, как твоему папе, мне будет шестьдесят девять. Представляешь?

Пругов взглянул на ее серьезное личико и вдруг покатился со смеху. Не удержавшись, съехал с камня и упал спиной на гальку.

- Ха-ха-ха-ха! - заливался он.

- Ты чего?! - удивилась Надежда. - Что смешного я сказала?

- Ха-ха-ха! Я пред… Ха-ха-ха! Я пред… Ха-ха-ха-ха! Я представляю. Ха-ха-ха-ха!

- Ну и что? - Надя явно не понимала, что так развеселило Пругова.

- Что? Неужели это так смешно?

- Это безумно смешно, - ответил Пругов, вытирая слезы. - Я уже много лет так не смеялся.

Надя пожала плечами.

- Не понимаю. Что может быть смешного в том, что я умру в шестьдесят девять лет?

С Пругова вмиг слетело веселье.

- А с чего это вдруг? Почему ты решила, что умрешь в шестьдесят девять лет?

- Я не решила. Ты сам сказал, что твоему папе было девяносто пять, когда он умер. Значит, и ты умрешь в девяносто пять. - Логика у Надежды была железной. - Ну, может быть, позже. Может в девяносто шесть. А так даже лучше! - обрадовалась она. - Пусть будет - в девяносто шесть. Мне тогда ровно семьдесят будет. А семьдесят - это уже ничего. А вообще…, живи, сколько сможешь и сколько захочешь!

- Спасибо! Но ты-то здесь при чем? Я не понял.

- Как причем? Мы умрем в один день.

Пругов внимательно посмотрел на Надежду.

- Я не сумасшедшая, - ответила она на его пристальный взгляд и отвернулась к морю. - Наверное, я пошутила.

Пругов развернул ее за плечи к себе.

- Наверное? То есть ты не знаешь - пошутила или нет?

Надя долго не отвечала. Глаза ее становились то серыми, то синими. Они мерцали.

- Я не пошутила. Я знаю. Мы с тобой Андрюшенька умрем в один день. И от этого никуда не деться. Ни тебе, ни мне…

Утро следующего дня было солнечным.

Уже в семь утра было жарко, а днем, судя по всему, даже близость моря не спасет от жары. Единственное спасение - не выходить из кондиционированной прохлады одноместного люкса, а если выходить, - то не в город, а либо в бар, где кондеры работают на полную мощность, либо сразу на пляж и - в море. И сидеть там…

Солнце выглянуло из-за гор в пять сорок, один из его любопытных лучиков нашел щелку в задернутых портьерах, проник в номер, отыскал

Пругова и ласково погладил его по щеке. Пругов улыбнулся во сне, но не проснулся - этой ночью он уснул поздно. Покоя ему не дали немцы, веселящиеся сначала в баре, потом, перешедшие в свой номер, который был соседним с номером Пругова. Немцы смеялись, громко разговаривали, практически, орали, и полночи был слышен звон бокалов. Потом немцы утихомирились, но тут пришли они - мысли.