Эрнесто Сабато - Туннель

Как-то во время очередной бессонницы я пришел к выводу, что столь искусственные построения ничего не дадут, и лучше, поставив все на карту, смело спросить о главном. Например, «Почему вы не сводили глаз с женщины на берегу?» Конечно, ночью мы всегда решительнее, чем днем, когда нужно действовать. Утром, трезво разобравшись во всем, я понял, что никогда не осмелюсь с ходу задать подобный вопрос. Как обычно, отчаяние толкнуло меня в другую крайность: я изобрел такой абстрактный сюжет — нечто вроде: «Любите ли вы искусство?» — что перейти к интересующей меня теме можно было лишь после долгого общения.

Сейчас уже трудно восстановить в памяти все проработанные версии. Запомнились лишь самые мудреные, воспользоваться которыми было практически невозможно. Мои шансы были ничтожными, только при невероятном везении вымыслы совпали бы с реальностью — так изготовленный наугад ключ должен подойти к замку. В конце концов я путался в собственных заготовках, забывал последовательность ходов, как бывает, когда воспроизводишь в уме шахматную партию. Иногда я переставлял местами воображаемые реплики, и это приводило к плачевным и жалким результатам. Так, объясняя, где находится нужный ей дом, я внезапно спрашивал: «Любите ли вы искусство?» Получалась какая-то чушь.

Зайдя в тупик, я, как правило, давал себе несколько дней передышки.

Когда я увидел ее, спешащую по противоположной стороне улицы, все придуманные варианты разом полезли в голову, хаотически перемешиваясь и отталкивая друг друга. Я растерялся, почувствовав, как в сознании вспыхивают целые фразы, разработанные и заученные в ходе долгих упражнений: «Любите ли вы искусство?», «Почему вы не сводили глаз с женщины на берегу?» — и тому подобные. Особенно настойчиво пробивался вопрос, которого я стыдился и давно отверг, как грубый, выставлявший меня дураком: «Вам нравится Кастель?»

Из разрозненных обрывков складывалась мудреная головоломка, тут я подумал: «Не волнуйся, ведь она сама заговорит с тобой». И сразу же легкомысленно успокоился: «Ну-ка, посмотрим, как повернется дело».

Между тем, несмотря на столь утешительный вывод, я был так взволнован, что не изобрел ничего лучшего, как идти дальше, не заботясь о том, чтобы дать ей возможность спросить про автобус — перейти на другую сторону и приблизиться к девушке. Смешно, неужели она будет кричать на всю улицу?

Как она поступит? До каких пор это будет тянуться? Я чувствовал себя бесконечно несчастным. Мы прошли еще несколько кварталов. Девушка все не останавливалась.

На меня нахлынула тоска, но следовало довести все до конца — после стольких месяцев отчаяния упустить счастливый случай было бы дико. Я шел быстро, а мысли едва шевелились, и это создавало необычное ощущение: мой разум был слепым, неповоротливым червем, копошащимся в автомобиле, несущемся на большой скорости.

Девушка свернула на улицу Сан-Мартин, сделала еще несколько шагов и вошла в «Компанию Т.». Нужно было немедленно решиться, и я направился следом, мучаясь от того, как несуразно и чудовищно вел себя в этот момент.

Она ждала лифта. Вокруг было безлюдно. Из моих уст вырвались на редкость дурацкие слова, несомненно принадлежавшие более смелому человеку:

— Это «Компания Т.»?

Огромная вывеска, в несколько метров шириной, растянувшаяся на весь фасад здания, гласила, что это и есть «Компания Т.».

Впрочем, незнакомка непринужденно обернулась и ответила утвердительно. (Позже, вспоминая свой вопрос и ее невозмутимый ответ, я подумал, что в конце концов можно и не заметить даже очень большую вывеску, и вопрос, в общем, был не так уж безнадежно глуп, как мне показалось поначалу.)

Но через минуту, присмотревшись, девушка так покраснела, что стало ясно — она узнала меня. Как ни странно, такой поворот событий совершенно не приходил мне в голову, а ведь это было вполне естественно: мои фотографии часто появлялись в журналах и газетах.

От волнения я сумел придумать только еще более неудачный вопрос:

— Почему вы покраснели?

Она покраснела еще больше и уже собиралась ответить, как вдруг, не контролируя себя, я поспешно добавил:

— Вы покраснели, потому что узнали меня. По-вашему, мы встретились случайно, но ничего подобного — случайностей не бывает. Уже несколько месяцев я думаю о вас. Сегодня на улице пошел за вами следом. Мне нужно спросить о чем-то очень важном, насчет окошка, понимаете?

Девушка испугалась.

— Окошка? — прошептала она. — Какого окошка? Земля стала уходить у меня из-под ног. Неужели она забыла? Значит, не придала ему никакого значения и разглядывала просто из любопытства. Какой же я болван — все размышления и поступки последних месяцев, включая этот эпизод, были верхом несуразности, обычным моим фантастическим построением, таким же претенциозным, как скелет динозавра, воссозданный по сломанному позвонку.

Девушка чуть не плакала. Мир рушился, а мне никак не удавалось собраться с мыслями и довести дело до конца. Я услышал, как произношу слова, о которых сейчас стыдно вспомнить:

— Наверное, я ошибся. Всего хорошего.

Я выскочил на улицу и быстро зашагал сам не зная куда. Когда я прошел почти целый квартал, за спиной вдруг раздался голос:

— Сеньор, сеньор!

Это была та самая девушка, все время бежавшая за мной, не решаясь остановить. Теперь она была рядом, и ей самой было трудно объяснить случившееся. Она прошептала:

— Извините меня, сеньор… Глупо получилось… Я была так напугана…

Несколько мгновений назад мир казался хаосом, в котором мелькали бессмысленные предметы и существа. Теперь вселенная вновь обретала порядок. Я слушал, не проронив ни слова.

— Я не поняла, что вы спрашивали о картине, — , произнесла она дрожащим голосом.

Не владея собой, я схватил ее за руку.

— Теперь вспомнили?

Какое-то время девушка молчала, опустив глаза. Затем медленно проговорила:

— Я все время думаю о ней.

И тут случилось нечто странное: она резко повернулась и быстро пошла прочь, будто испугавшись своих слов. Оправившись от изумления, я кинулся было за ней, но сразу осознал нелепость происходящего и, оглянувшись, замедлил шаг. Это было продиктовано двумя причинами: во-первых, смешно, когда известный художник гонится по улице за женщиной; во-вторых, в этом не было необходимости. Последнее было решающим, ведь теперь ее можно встретить когда угодно у входа в «Компанию Т.». Зачем бежать сломя голову? Главное, поистине главное, то, что она помнит сцену в окошке: «Я все время думаю о ней». Ко мне вернулись силы, я был счастлив и упрекал себя лишь за то, что растерялся у лифта, да и сейчас, когда погнался за ней, как сумасшедший, хотя было ясно, что всегда можно найти ее в этом учреждении.