Амос Оз - Черный ящик

Если всею душою своею, всем существом своим вглядишься ты в высь, то сам убедишься, что небеса возглашают славу Всевышнему: «Простираешь небеса, как шатер, одеваешься светом, как плащом» – сказано в Псалмах Давида. И тот, кто вглядывается глазами сердца, знает, что – можно, а что – запрещено, и что делает человека человеком. Мы это отлично знаем – сколько бы мы ни умствовали. С тех самых пор, как вкусили мы плод Древа Познания, полное название которого в нашем Учении – Древо Познания Добра и Зла. И даже твой отец знает, а уж ты и подавно, недостойный сын недостойного отца, или, как говорят у нас, уксус, сын уксуса.

Так что задумайся о своих звездах и о – своей совести – и тогда обратишься ты к Завету Божьему, и отвратишься от всего злого, и не уподобишься звезде, сбившейся с орбиты, либо листку, унесенному ветром.

Может быть, тебе будет интересно узнать от меня (если ты уже не узнал этого от господина Закхейма), что я перестал быть учителем и теперь дни и ночи свои посвящаю исполнению заповеди о «выкупе Земли Израиля». Я и мои товарищи из группы «Единство Израиля» полностью отдаем себя нашему Возрождению. Ты познакомился с некоторыми из них у нас дома, в Иерусалиме, а также в Кирьят-Арбе. Совсем недавно прибыло к нам еще несколько новых товарищей. Есть среди нас и трое таких, что вернулись к вере отцов наших. Один из них – парень, выросший в киббуце левого антирелигиозного толка, который ныне, возмужав, полностью порвал с прошлым. Не приедешь ли на пару дней – без всяких обязательств с твоей стороны, – чтобы взглянуть на все собственными глазами? Быть может, вспыхнет искра в твоей еврейской душе?

Вскоре я, с Божьей помощью, еду на несколько дней в Париж – по делам, связанным с освобождением наших земель, а когда вернусь, давай встретимся. Если захочешь присоединиться к нам, скажем: «Добро пожаловать!» Забудем о твоем бегстве из Кирьят-Арбы, не станем подвергать тебя строгим проверкам. Ты можешь получить интересную и важную работу, к примеру, отвечать за безопасность. Только немного подучи наше Святое Учение. Лишь скажи – и я тебе что-нибудь устрою: у меня, слава Богу, есть много новых связей, да и новых возможностей предостаточно.

А покамест пиши мне без всяких колебаний – пусть даже с ошибками. Ты дорог мне как родной сын. К своему письму прилагаю коллажи, которые сделала твоя сестра, сказав при этом: «Отошлите Бозазу». А еще хочу сообщить тебе, что мама твоя читала письмо, которое пришло от тебя, со слезами на глазах, но это были слезы не стыда, а утешения. Она припишет внизу пару строк. Мы скучаем по тебе и молимся, чтобы ты всегда избирал Добро. Не стесняйся, дай знать, если тебе что-нибудь нужно, не исключая и немного денег, – поглядим, что в наших силах.

С самыми добрыми чувствами

Мишель

Р.S. Хорошенько обдумай, принимаешь ли ты предложение, которое сопровождает чек. Если нет – не беда: в любом случае на этот раз оставь деньги себе. Если же принимаешь – то, как сказано, будешь получать от меня ежемесячно такую же сумму. Ты это взвесишь, Боаз? Обдумаешь всерьез? Мама твоя тоже хочет приписать несколько строк.

15.8

Здравствуй, Боаз. Я не читала, что написал тебе Мишель. Я читала твое письмо, потому что ты разрешил мне это. Все, что делаешь ты там, в доме твоего деда, кажется мне замечательным. Ты лучше всех нас. Я с Ифат не смогу приехать к тебе – это причинит боль Мишелю. А кроме того, руки мои пусты. Мне нечего дать. Что поделаешь – я обанкротилась. Обанкротилась по всем статьям, Боаз. Обанкротилась начисто. Однако и женщина, потерявшая все, и женщина, не совсем нормальная, способна любить и тосковать. Пусть даже любовь ее жалка и убога.

Ты не испытываешь ненависти ко мне, и я полна изумления: как это может быть? Чего бы я только не отдала за недостижимую для меня возможность – что-либо сделать для тебя. Ну, хотя бы починить твою одежду или постирать твое белье. Ты не обязан отвечать. Если сможешь, постарайся не презирать меня. Ты лучше и чище всех нас. Береги себя.

Мама

* * *

Мишелю и Илане Сомо

ТАРНАЗ, 7,

Иерусалим

Здравствуйте Мишель, Илана

и сладкая моя Ифат!

Я получил ваше письмо и деньги. Напрасно вы так беспокоитесь и устроили вокруг меня весь этот шум. Я в порядке на все сто и беспокоится вам нечего. Твои споры Мишель вызывают у меня головную боль и я решил покончить с этим. Около шестидесяти процентов того что ты мне написал я вобщем-то принимаю, кроме стихов из Писания и прочего, а примерно процентов тридцать я вообще не понял: чего ты от меня хочешь? Ты славный человек Мишель, но начисто сбит с панталыку этой своей религией и политикой. Самое лучшее для тебя сичас побыть в Париже, получить там полный кайф. Воспользуйся случаем проведи замечательно время да успокойся от своих «освабождений». К твоему сведению звезды не говорят ничего не читают маралей и все такое. Только необычайно успокаивают душу. Я учусь грамотно писать у одной девушки тут у нас, а по субботам мы все равно почти не работаем, так что деньги я принял. И чтобы ты знал я купил распылитель и косилку. Если хочешь то пришли мне еще, потому что срочно придется нам покупать какой-нибудь маленький трактор, без этого трудно продвигатся вперед. Илана ты в порядке, только знаешь что? Оставь ты чувства, слезы и всякое такое да начни что-нибудь делать. Я кладу в конверт перья павлина для Ифат, потому что от одной старушки мы получили павлина и он ходит у нас по двору.

Пока и привет от Боаза Б.

* * *

Профессору А. А. Гидону

Летний курс / политология

Принстонский университет

Принстон, Нью-Джерси, США

20.8.76, Иерусалим

Мой Алекс! Если случайно ты уже успокоился, перестал метать громы и молнии и вступил в фазу некоторого прояснения, то ты можешь найти в конце моего письма интересную идею, которую предлагаю обдумать. И напротив, если ты все еще кипишь от гнева на своего Манфреда и извергаешь этот безудержный гнев на деревья и камни, если ты все еще – в лучших татарских традициях твоего отца – исполнен жалости к самому себе, я прошу тебя терпеливо выслушать мою речь в собственную защиту.

Я легко могу догадаться, что ты сейчас думаешь обо мне. По сути, я мог бы, just for the hell of it, сочинить для тебя обвинительную речь против себя самого: старина Манфред выступит в роли «Яго для бедных», как ты сам это определил (а быть может, как раз – Яго для богатых?), этакий Макиавелли из Гейдельберга, который изменил твоему отцу с тобой, тебе – с твоей сногсшибательной бывшей женой, ей – с ее же сладеньким мужем, пока, в конце концов, завершив этот круг унижения, не изменил и Сомо – опять-таки с тобой. Закхейм-Искариот в квадрате. И не удивительно, что черный дым вырывается из твоих ноздрей и ушей. Я не забыл приступы безудержной ярости, которые охватывали тебя в детстве: ты рвал на себе волосы, разбивал вдребезги дорогие игрушки, после чего, бывало, впивался зубами в собственное запястье – так, что на нем появлялось некое подобие кровавого циферблата. По мне – ты волен множить число таких циферблатов. Либо, открыв свои кладовые, обрушить на меня все хранящиеся там проклятия – в алфавитном порядке, от «А» до «Я». Go right ahead, be my guest! Я уже достаточно привычен ко всему репертуару трех последних поколений семьи Гудонских и с удовольствием воздам тебе сторицей. Только неплохо бы тебе помнить, мой дорогой, по крайней мере – in the back of your mind, что, если бы моя умная нога не стояла на педали твоих испорченных тормозов, то уже давно раздели бы тебя донага, ободрали, как липку, лишили бы всего имущества и отправили гнить в ближайший приют. Более того, Алекс: если бы не Манфред Грозный, все имущество твоего отца давно утекло бы сквозь его сенильные пальцы, превратилось в прах еще десять лет тому назад – ушло бы то ли на проект опреснения Мертвого моря, то ли на создание университета для бедуинских племен с преподаванием на языке идиш. Это я – и никто другой – спас ради тебя и имущество, и большую часть капиталов, вырвав их из когтей «Царя», и передал эту добычу тебе, благополучно обойдя все наши хитроумно расставленные «большевистские» налоговые ловушки. Все это я напоминаю тебе, свет моей души, не для того, чтобы ты с опозданием удостоил меня ордена за проявленное под огнем мужество, а для того, чтобы этот факт лег в основу моей клятвы, скрепленной словом чести: я не предавал тебя, Алекс, несмотря на град обид и проклятий, которыми ты не перестаешь осыпать меня. Напротив, на протяжении всего пути я смиренно находился по правую руку от тебя, маневрируя изо всех сил, чтобы спасти тебя от хватающих за душу вымогательств, дьявольских интриг, и особенно – от твоих собственных безумств последнего времени.