Владимир Романовский - Русский боевик

Так рассуждал Ольшевский, направляясь спокойным шагом к стрелке. Три фонаря тускло освещали квартал, двери домов стояли запертые наглухо. Стражи порядка, как всегда, пережидали ночь, закрывшись в участке на севере города. Смотрят, небось, какой-нибудь пиратский диск.

Неприятная компания справа по ходу — человек пять устрашающего вида парней, ждущих жертву. Обычное дело в провинции. Ольшевский не удостоил их даже внимательным взглядом, даже издалека. И они почувствовали. Шпана всегда знает, куда можно соваться, а куда — себе дороже. Дойдя до стрелки, Ольшевский остановился у поручня смотровой площадки и некоторое время вглядывался в водную гладь, совершенно черную, без отблесков. Взгляд, погруженный во тьму.

— Противное место, — услышал он голос позади себя. — Глазом не за что зацепиться.

— Да, — ответил Ольшевский, не оборачиваясь. — Хоть бы прожектор поставили.

— Или пьесу.

— Как?

— Прожектор или пьесу. Пьесы тоже ставят. Как прожекторы.

Ольшевский вздохнул.

— Ничего не меняется, а, Милн? Ты так же глупо шутишь, как раньше, меня это так же раздражает. Зачем ты вырядился под клоуна?

— Под новоорлеанского джазиста.

— Ты, Милн, и в Новом Орлеане-то никогда не был.

— А ты, Ольшевский, с возрастом все ворчливее становишься.

Ольшевский повернулся и, сунув руки в карманы, оперся жопой о поручень. Милн оправил белый костюм и вытащил из кармана пачку сигарет.

— Куришь?

— Никогда не курил. И тебе это прекрасно известно.

Милн пожал плечами, закуривая.

— Перейдем на английский? — предложил он.

— Зачем?

— А чтобы ты мне не тыкал. Противно.

— Какой вы щепетильный стали, господин Милн, — заметил Ольшевский. Английский его был не менее безупречен, чем русский Милна. — Недотрога. Что за блядь вы с собой приволокли в гостиницу? Конспирация конспирацией, но всему есть пределы.

— Она не блядь, — возразил Милн. — Она учительница русского языка и литературы. Подрабатывает на стороне проституцией во имя благоустройства.

— Не верю я во все это, — сказал Ольшевский. — Все они учительницы, профессиональные виолончелистки, ученые с мировым именем — какую ни спроси.

— А вы бы проверили. Кому и проверять, если не вам.

— Вот и проверю. Как ее зовут?

— Валентина.

— А фамилия?

— Отказалась называть. Впрочем, возможно, я и не спрашивал. Зачем мне ее фамилия?

— Действительно.

— Перейдем на русский?

— Зачем?

— Из сентиментальности, — объяснил Милн. — Хочется говорить вам «ты».

— Валяй.

— Я-то одну только блядь приволок, да и то местную. А вот ты целую свиту притащил из Питера.

— Бросается в глаза?

— Еще как! Ассистент твой — это еще куда ни шло, ты ж у нас барин, без денщика за помидорами не выходишь. А вот с дружком его, и одной бабой на двоих — это что же? И баба-то какая-то странная. Как в полуобмороке баба.

— Отойдет еще, привыкнет. Ну, что ж, перейдем к официальной части?

— Перейдем.

— Собственно, единственное, что мне хотелось бы выяснить, — веско сказал Ольшевский, — это — откуда твое заведение обо всем узнало? Просто из любопытства. Все знают. Прямо как Малкин.

— С чего ты взял? И кто такой Малкин?

— Но ведь ты здесь.

— И что же? Ты ведь тоже здесь.

— Да. Но, может быть, мое-то заведение как раз ничего и не знает.

— Хорошая мысль, — заметил Милн. — Теперь развивай ее до логического конца.

— Да, но…

— Что?

— Твое-то заведение находится… в симпатизирующей стране.

— А твое?

— Что ты плетешь, Милн, — возмутился Ольшевский. — Я нынче в Питере обитаюсь.

— Знаю.

Ольшевский понял.

— Ах, даже так… — сказал он задумчиво. — То есть, ты хочешь сказать, что Демичев… вызвал — меня отдельно, и тебя отдельно.

— И права у нас тут с тобой одинаковые, — закончил мысль Милн.

— И ты уверяешь меня, что ничего не сказал начальству?

— Я в отпуске. Подозреваю, что ты тоже.

— Вот ведь подонок, — с чувством сказал Ольшевский.

— Кто?

— Демичев.

— Да, — подтвердил Милн.

— И когда же ты расскажешь обо всем своим?

— Это по обстоятельствам. Может статься, что и рассказывать-то нечего.

— А если есть? Про нафту-четыре, например?

— Расскажу как-нибудь. Представится случай. Нафта-четыре — миф.

— Ты думаешь…

— Ольшевский, опомнись, — сказал Милн. — Это русская паранойя. Из ископаемых в этом округе — бурый уголь. Земледелие — все больше из Финляндии. Золота нет, нефти нет, убытки есть. Нафта-четыре, повторяю тебе — миф. А убытков у всех своих хватает.

— А база?

— Да, обязательно, — Милн кивнул. — Приедем и будем тут базу строить, под Новгородом. Мы с остальными-то базами не знаем, что делать.

— А зачем строить — там уже есть. Наша.

— Видел.

— И что же?

— Это не база «ваша», а дешевый субсидированный цирк. Для второсортных акробатов и неудавшихся фокусников. Из всего стада истребителей взлететь могут только два — с пятидесятипроцентной вероятностью.

— Это просто наш русский бардак. Нужно будет — все взлетят.

— Это не русский бардак, это русский цирк. Очень похоже на американский, но с другой окраской. У нас тоже такие базы есть. Для вида и для престижа. И туристов водить. В операторской сидят четыре индуса и что-то программируют на компьютерах. Что именно — никто не знает, ни местное начальство, ни Пентагон, ни разведка, ни правительство, ни даже они сами. Но мы отвлеклись от темы.

— Да. Значит, Демичев вызвал нас обоих в частном порядке, как…

— Как старых друзей, — пояснил Милн. — Нас здесь как бы нет. Поэтому…

— Поэтому, — продолжил Ольшевский, — если он действительно задумал что-то грандиозно-глобальное, то нам следует либо сообщить в наши заведения прямо сейчас, либо нам зачтут, и спишут нас с тобой в расход.

— Не совсем.

— Почти.

— Дураками прикинуться мы всегда сможем, — задумчиво сказал Милн.

— Да. У тебя это особенно залихватски получается.

Помолчали.

— Ладно, — сказал Милн. — Шутки шутками, но что же все-таки этот гад задумал? Есть у тебя предположения, помимо того, на что он намекает?

— Есть, но какие-то… фантастические. Как и то, на что он намекает.

— Такие у меня тоже есть. А реальные?

— Хмм.

— У меня есть одно, — сообщил Милн полушутливым тоном.

— Выкладывай.

— Он делает все это с ведома Москвы. И, возможно, Вашингтона.

— Продолжай.

— Наверху договорились. В конфликтах нынче запутались решительно все. И пришло время сказать хоть какую-нибудь правду. Никто этого делать не хочет, боятся за карьеру и репутацию. Все хотят, чтобы это кто-нибудь за них сделал. Демичев предложил свои услуги.

— То есть, — сказал Ольшевский, — вся эта бодяга — только для того, чтобы ему по телевизору выступить? Так есть гораздо проще средства это организовать.