Владимир Романовский - В постели с Президентом

Она говорит — «Привет, девочки».

Я объясняю ей, что предпочла бы квартиру в квартале, где средняя продолжительность жизни не три часа, а больше. Она кивает с энтузиазмом и говорит — «У меня как раз для тебя есть кое-что», будто она давно припасла и никому не отдавала квартиру, ожидая что когда-нибудь я приеду к ней и спрошу.

Мы выходим на улицу и находим теперь уже ее машину и едем через какие-то петляющие закоулки, и вдруг нашему взгляду предстает обшарпанный переулок с обшарпанными браунстоунами. На манхаттанские браунстоуны они похожи лишь отдаленно, но по крайней мере квартал, вроде бы, гентрифицированный (глупый термин, означающий, что многие расы и этнические группы умудряются сосуществовать в этом квартале и полиция на самом деле патрулирует, а не прячется в участке). Дама наша припарковывает свой драндулет у тротуара и мы вылезаем из машины и Гейл вступает в собачье дерьмо и начинает ругаться так, что агентесса растеряна, и некоторые из гентрифицированных местных тоже. Гейл чистит туфель, как может, в ближайшей луже с радужными разводами от машинного масла на поверхности. Мы поднимаемся по обшарпанным ступеням. Агентесса отпирает шаткую дверь парадного входа. Воздух в коридоре пропитан обычной смесью пролетарских запахов — пыль, пот, пары неприятной дешевой еды, кошачья моча, и так далее. Однокомнатная квартира, которую мне предлагают, находится на первом этаже. Дверь не внушает мне доверия — тонкая, и замок совершенно декоративный. Я сама могла бы такую выбить ногой, если нужно.

Внутри — остатки среднеклассовой роскоши прошлых эпох — узорный потолок, два алькова, и прочее. В эркере стоит массивный письменный стол, оставленный предыдущим жильцом. На окне эркера решетка, чтобы люди не забирались в квартиру без разрешения. Несмотря на очевидную пользу, решетка вызывает ассоциации с тюрьмой. Полы из хорошего полированного дерева. В кухне грязная миниатюрная плита. Ванна — времен Бель Эпокь! — глубокая, и посредине помещения, а не у стены. Очень глубокая. Можно сидеть, выпрямив спину, а вода все равно будет до шеи. Дверь в ванную массивная и, в случае чего, можно будет нанять специалиста, чтобы повесил два-три массивных замка на нее, и просто жить в ванной, городским отшельником в жестоком мире, купающемся в мелком хамоватом грехе.

Внезапно я чувствую сильное желание остаться одной. До того, как агентесса начнет рекламировать преимущества квартиры, перевешивающие недостатки, я говорю ей, что квартиру беру. Гейл ничего не говорит. Она все еще расстроена по поводу туфля. Агентесса приятно удивлена. Мы едем обратно в офис и некоторое время тратим, чтобы найти место, где припарковать машину агентессы, и я выписываю ей чек — залог, равный двухмесячной плате, плюс плата за два месяца вперед, итого сорок одна сотня. Она сияет и улыбается непрестанно. Гейл и я идем к машине Гейл.

Гейл говорит — «Я тебя подвезу».

Я говорю — «Что?»

Она говорит — «К твоему новому дому».

Я говорю — «Гейл, дорогая моя, у меня даже матраса нет. Едем обратно в Манхаттан».

Мы едем обратно. Она сбрасывает меня у моего любимого заведения, которое специализируется на устрицах, и уезжает, сердитая и разочарованная. Предполагаю, она ожидала, что я буду вне себя от счастья, а также рассчитывала, что все пройдет гладко. Наверное, думала, что мы тут же найдем что-нибудь приличное и пикантное, с какой-нибудь уже стоящей в квартире временной мебелью, и может разопьем бутылку Маргу, с коем сортом вина я ее когда-то познакомила, и пойдем справлять новоселье в какое-нибудь заведение, где она весь вечер будет нежиться в лучах моей благодарности, после всего, что для меня сделала — спасла мою жизнь, ступила в собачье дерьмо, и так далее. Да, понимаю — она разочарована. Что ж, всех удовлетворить невозможно. Илэйн так сказала, когда послала своего кота ветеринару, чтобы он его кастрировал.

Я заказываю большое блюдо устриц из штата Мейн и размышляю. Я уверена, что даже бедные люди, живущие в Бруклине, пользуются услугами доставки, а как же иначе? Не могу себе представить, чтобы кто-нибудь тащил, например, комод на собственных плечах, ехал с ним в метро, и не помню, чтобы кто-нибудь при мне заталкивал софу в автобус. Может, они берут грузовики напрокат?

Ну, хорошо. Мужчина, может, и может так поступить — взять грузовик напрокат и доставить самому себе обеденный стол или пианино со склада. А как поступают женщины? Неужто нет в этом городе бедных незамужних женщин, которым нечем платить за доставку мебели? Или же они, которые бедные, выходят замуж и переезжают к мужу прямо из родительского дома? Я уверена, что видела какие-то фрагменты фильмов о бедных незамужних женщинах. Они существуют. Может, они просят друзей, есть же у них мужчины-друзья, помочь им, когда им нужно перевезти кровать или комод.

Я решаю, что всю мебель мне доставят. Не буду делать то, что делают бедные, что бы они не делали — пока что. Мне нужен какой-то переходный период, чтобы отучиться от привычек моего класса. Нужна постепенность. А с Гейл я больше не буду общаться. Очевидно, большая часть моего шарма ушла вместе с деньгами, поэтому Гейл ко мне охладела — ну и очень хорошо, не нужно мне ее одолжений.

Вдруг я вспоминаю, что у меня ничего нет, кроме ключей. Нет адреса нового жилища. Нет телефона агентессы. Не знаю, как туда, в новое жилище, нужно добираться. Не знаю названия станции метро. Можно, конечно, все это узнать. Есть карты и телефонные книги и еще много разного. Но мне не хочется. Лучше я начну сначала и найду себе квартиру сама. Бруклином я пока что сыта по горло. На [непеч.]. Нужно искать квартиру в центре.

Удивительно, как все эти люди, которые меня приглашали в рестораны каждый вечер, вдруг куда-то исчезли и не желают появляться, сколько ни оставляй на их дурацких автоответчиках игривых сообщений. Новости быстро распространяются. Все всё знают. И никто не перезванивает.

Я выхожу из заведения с устрицами решительная. Я проведу ночь в отеле. А завтра видно будет.

У меня возникает желание поехать в Риверсайд Парк, но я его игнорирую. Вместо этого я решаю поехать в Линкольн Центр и уже поднимаю руку, чтобы поймать такси, как вдруг соображаю, что мне нельзя брать такси так часто, как раньше. Это наводит меня на мысль — я поеду в метро. Посмотрю, что это такое.

Ну, хорошо, стало быть я на Двадцать Первой Стрит, между Пятой и Шестой Авеню — где здесь ближайшая станция? Я топаю к Пятой. Нигде нет ничего похожего на вход в метро. Иду дальше, к Бродвею. Вдруг на углу я слышу грохот поезда под землей. Звук доносится через решетку в тротуаре. Значит, здесь линия метро. Хорошо. Если идти вдоль линии, рано или поздно дойдешь до станции. Правильно, но — в каком направлении идет линия? В смысле — теоретически, раз все линии находятся под землей, значит, им не нужно следовать улицам и авеню. Они в любом направлении могут идти. Или нет? Не знаю. Может, нужно спросить.