Алексей Бабий - Палата 226

Вот так мы и стояли, четыре идиота: один хохотал, а остальные смотрели на него с недоумением. Те, которые в гипсе, подумали, что я смеюсь над ними. А я смеялся над собой. Потому что вдруг понял, что ситуация эта есть точная метафора последних лет моей деятельности.

Тут я совершил первый мудрый поступок в своей жизни: покинул поле брани и пошел читать Воннегута. Дед ругнулся напоследок и тоже ушел.

Самое удивительное, что эти двое и впрямь перестали курить в нашем туалете. Хотя все остальные, думаю, курят до сих пор. Такие дела (вот же прицепился этот Воннегут!).

Неделю я ничего не ел. И пить мне тоже перед операцией нельзя было. И после нее тоже. Я питался внутривенно. Как и положено пролетарию умственного труда, вены у меня были плохие. Их потом и перестали искать в сплошных синяках на сгибе локтя, а стали колоть в запястье и т. п. Вскоре вид у меня был как у наркомана со стажем.

Возвращение к нормальной жизни началось для меня с диеты номер ноль. Ну, то есть до этого ничего есть было нельзя, а тут разрешили бульон. «А что ж вы кушать-то будете?» — «А вот его, родимого, и будем кушать!».

Потом разрешили суп — но больничный суп я не смог есть даже после недельной голодовки. Так что в основном питался больничным компотом и куриным бульоном, который исправно носила мне жена. Хотя с бульоном в первый раз вышел конфуз: не хватило сил открыть термос (привет дистрофикам!), пришлось просить соседей по палате.

(Братство больных — это отдельная тема. Когда один лежит после операции, не в силах шевельнуться, остальные и за капельницей присмотрят, и сестру вызовут, и судно подержат. В этом есть и человеческое участие, и элемент самоутверждения — вот, я уже настолько выздоровел, что не только сам за собой присмотрю, но и за другими могу ухаживать!)

В день, когда меня перевели на диету номер 5, я закатил пир горой. Как оказалось, в этот день компот весь выпили до меня, осталась только гуща. Мне нагребли полную тарелку этой гущи (всё одно выбрасывать!), да еще дали кусок хлеба (до этого и хлеба нельзя было) — и я впервые за неделю поел, а не попил. Я натрескался до упора, я лежал кверху пузом, блаженствуя — и это с тарелки-то компотной гущи. Как мало надо человеку для полноценного счастья! А я-то чего-то всю жизнь искал…

Как оказалось, у меня много рефлексов кроме рвотного. Одному пациенту принесли в палату телевизор. И, как только его включали, я немедленно засыпал. Потому что в добольничной жизни я добирался до телевизора уже в двенадцатом часу, если не позже. И смотрел его, засыпая. Оказалось, эффект закрепился.

Этот сосед, кстати, не бросал свой бизнес в больнице. Он постоянно звонил по сотовому. Или звонили ему. Он даже под капельницей решал по телефону свои бизнес-проблемы. Он постоянно убегал в холл на переговоры. Иногда он отсутствовал часов пять или больше. К тому же помяли его «Ауди», и он дистанционно управлял процессом починки и покраски. Процесс закончился увольнением его заместителя, который сделал все на день позже чем обещал.

При всем при этом парню осталось жить года два от силы. Точнее, если бы он соблюдал жесткую диету и правильный режим жизни, то он мог бы протянуть до преклонных лет. Однако он ездил на охоту, пил водку стаканами и всякое такое. После чего тут же попадал под капельницу. Собственно говоря, он в любой момент мог откинуть коньки. И на кой черт ему тогда была его «Ауди»?

Странным образом мне и это показалось метафорой собственной жизни. Вообще, в больнице было время подумать. Все время держалась температура и двигаться не хотелось. Ну, вот я лежал мордой к стенке и думал. Целую неделю или даже больше. Такие дела.

В этом-то вся штука и есть. Мне не просто удалили желчный пузырь вместе с камнем. Я странным образом вылечился душевно. Я стал спокойным, как удав. Меня начисто перестал интересовать интернет вообще и компьютеры в частности. Я их, разумеется, использую в своей работе, но не более того. Всякие глупости типа развития интернета в отдельно взятых регионах или там формирования честных правил игры на компьютерном рынке мне уже в голову не придут. Для меня стали важнее правила игры, которые я сам себе задаю.

Я работаю по-прежнему двенадцать часов в день. Но питаюсь каждые три часа. И занимаюсь только тем, что мне нравится, а не тем, что кому-то там кажется нужным и важным. Пусть даже это кажется важным и нужным всему остальному человечеству.

Странным образом больница сделала меня счастливым. Но это не единственное последствие. Вынужденная послеоперационная диета привела к тому, что за два месяца я похудел на две дырки в ремне. Если так пойдет дальше, то через год я войду в границы 1975 года, то есть стану стройным как тополь. И тогда мне придется кардинально переменить свой гардероб.

И еще. Я стал завзятым компотоманом. Не то сильно запало мне в душу первое послеоперационное пиршество, не то сильнО желание набить пузо хотя бы компотной гущей. Не знаю. Но каждый вечер я с удовольствием сжираю трехлитровую кастрюлю компота. И каждую субботу я иду на «Славянский базар», где продавцы всякого урюка встречают меня как родного, и ни о чем не спрашивают, а сразу отвешивают два кило.

Такие дела.