Идо Нетаньягу - Итамар К.

— Ну что скажешь? — Нурит развела руки в стороны и повернулась на цыпочках вокруг себя.

— Очень симпатично, — ответил Итамар, стоя у входа в студию.

Концы черной шелковой кофты были завязаны у Нурит спереди под грудью. На ней были облегающие штаны, доходящие до середины бедер. На ногах — черные балетные тапочки.

— Улавливаешь мотив? — спросила она и слегка встряхнула головой. Черная лента, перехватывающая ее волосы, скользнула на плечо.

Итамар посмотрел на нее испытующим взглядом.

— Черно-белое? — предположил он.

— Точно! Черно-белое, как мои снимки. — Нурит снова сделала полный оборот и остановилась. — Цвет разрушит искусство фотографии, — объяснила она. — Я всю ночь думала и думала, что надеть для твоего фильма «Норанит», и в конце концов пришла к этой мысли. По-моему, только противоречие между черным и белым может создать визуально-художественное напряжение. Я годами тщательно избегаю обнажать свою кожу под солнцем. Обрати внимание. — Нурит еще выше подняла края кофты. — Смотри, какая белизна!

— И правда, очень белая кожа, — согласился Итамар.

— Я думаю, эта одежда должна быть на мне все время съемок. Иначе нарушится художественная связь между эпизодами. Ты согласен? Одежда должна подчеркнуть единство между художником и его работой.

— Нечто вроде единства между материальным и духовным? — подхватил Итамар.

— Ты угадываешь самую суть, — сказала Нурит и позволила черной ткани упасть на живот. Итамар прошел на середину студии.

— Тебе не кажется, что я пришла к блестящему решению? — спросила Нурит. — Я, конечно, могла просто надеть джинсы и трикотажную майку или пойти совершенно другим путем и облачиться во что-нибудь сверхмодное — слава Богу, у меня этого добра хватает, — но где же тогда мотив? Всю ночь я мучилась сомнениями. В два часа встала с постели, бродила по комнате, смотрела альбомы, все ждала, когда посетит меня муза, снизойдет вдохновение. Потом взяла стакан джина и уселась прямо на полу, раздетая и угнетенная.

— Разбитая и угнетенная?

— Не разбитая, а раздетая. То есть голая. Утром встала с заложенным носом. Я часто сплю без ничего, потому что давно обнаружила, что так лучше приходят сны. Но ничего не снизошло. А я так хотела быть готовой для тебя! Не то чтобы мы уже сегодня начинали снимать «Норанит» — ведь ты еще не сказал последнего слова. Кстати, такое название фильма мне представляется естественным, простым и объясняющим все. Но одежда! Я знала, что без подходящей одежды не смогу передать тебе всю глубину личной связи с моей работой.

По ее лицу скользнула легкая улыбка.

— И представляешь? В конце концов я заснула, но когда встала в восемь утра, то уже не раздумывала. Я точно знала, что надеть! Абсолютно точно! Выяснилось, что муза посетила меня где-то под утро. Какая удача, что я спала голой!

— И счастье, что в доме нашлась эта одежда.

— Какое там! Мне пришлось бежать в спортивный магазин за лосинами и тапочками и в «Бутик-52» за шелковой кофтой. Все утро я посвятила этому. Но результат себя оправдал, — заключила Нурит.

Итамар последовал за ней в павильон. В нем не было ничего, кроме осветительной аппаратуры и маленькой табуретки, на которой стояла единственная фотокамера.

— Это мой «Страдивари» — «Роллейфлекс-120», — сказала Нурит, взяв камеру в руки и поглядывая на нее с любовью.

На полу лежал белый ковер. Гладкие стены были побелены, кроме одной, которую покрывал гигантский снимок. На этом фото улица сплелась с улицей, дом с домом, река с рекой. Эмпайр стейт билдинг поглотил Эйфелеву башню, Бранденбургские ворота были наложены на кафедральный собор Гауди, а Миланская галерея на Лувр. Получившаяся в результате странная мешанина не лишена была определенной гармонии. Черная линия пересекала снимок и продолжалась на полу и потолке, смыкаясь на противоположной стене.

— Париж на Нью-Йорке, — объяснила Нурит, — Милан поверх обоих, а потом Барселона и Берлин. Несколько месяцев тому назад я добавила еще один город — Прагу.

— Красиво, — сказал Итамар.

— Ты и вправду так думаешь? Обычно я не работаю в этом жанре. Почти не использую современную технику коллажей, к тому же последние годы снимаю исключительно человеческое тело. Но я приступила к этой работе несколько лет тому назад, в начале своего пути, и у меня к ней особый сантимент. Наверно, поэтому я продолжаю иногда возиться с ней. Посмотрим, может, я еще кое-что досниму в Праге. Этот город сегодня притягивает художников. Неплохо, если бы ты снял меня там за работой.

— Нам придется подождать до лета, — сказал Итамар.

— Из-за твоего фильма о Меламеде?

— В Праге холодно зимой, а в такой одежде…

— Ты прав! Как я не подумала об этом? Моя беда, что я забываю о таких практических вещах. Так подождем до лета.

Нурит опустила большой белый экран, прикрепленный к стене над снимком. На экране тоже была проведена черная линия, в точности совместившаяся с линией на стене.

— Эта яркая белизна … — Нурит посмотрела вокруг и, полная восхищения, закрыла глаза и вдохнула воздух студии. — Есть что-то странное в этой работе. Ты не заметил? — Она раскрыла глаза, одновременно поднимая экран.

Итамар внимательно рассмотрел вновь открывшуюся перед ним фотографию. Не сумев найти ответа на ее вопрос, он приблизился к снимку и долго изучал его.

— Ты не обратил внимания, что там вообще нет людей? — не удержалась Нурит.

— Действительно. Как же это я… Вы их стерли?

— Вытравила всех.

— А собственно, зачем?

— Не знаю, — пожала плечами Нурит, — как можно объяснить такие вещи? Казалось бы, я интересуюсь именно человеческим телом… Нет, не могу объяснить рационально, да и не хочу теоретизировать, но, может быть, придет день, и кто-нибудь найдет ответ загадки: почему Нурит это сделала.

— Мотив большого города, гнетущего человека и низводящего его до ничтожно малой, исчезающей величины? — поделился Итамар своей догадкой. — Или по-другому: если уж нельзя разглядеть человеческое тело в деталях, а-ля Нурит, предпочтительно стереть его совсем?

— Ой, Итамар, какой же ты умница! Нурит подарила ему глубокий и серьезный взгляд, одновременно слегка погладив его по лицу.

— У тебя необыкновенные щеки, — сказала она. — Я стала как-то готовить проект «Щеки», провела настоящее исследование, но меня вдруг потянуло к ягодицам. Так у меня всегда — когда я увлекаюсь чем-нибудь новым, то забываю все остальное. В то время широкая закругленная линия главенствовала в моем творчестве. Недавно я прошла через сходный в чем-то период. Ты, наверное, слышал о моей серии «Груди». Кстати, ты ощущаешь близость между словами «ягоды» и «ягодицы»? Увлеченность искусством может подвигнуть на самые разные открытия. Может, я еще вернусь к щекам. Посмотрим. Просто жаль времени, затраченного на подготовку. Я даже успела снять несколько пробных кадров. Если захочешь посмотреть отпечатки, они лежат где-то в моей коллекции, в другой комнате.