Николай Климонтович - Мы, значит, армяне, а вы на гобое

Ни у кого из жителей не было сомнений в том, что это алконавты сперли. Но каков же должен был быть энтузиазм, чтобы украсть три неподъемных смертному человеку чугунных бака! И что, собственно, с этими баками дальше делать?

Версии среди поселян ходили две. Первая: снесли в Поселок банкиров. Но зачем банкирам, прости Господи, ржавые вонючие баки? Само зарождение версии этого рода говорило о том, что у народа -весьма смутные представления о банкирском и чиновничьем быте… Вторая версия казалась правдоподобнее: баки ушли на деревню – имелась в виду недалекая деревенька Клопово, куда и вела единственная дорога – мимо Коттеджа, мимо банкиров и дальше налево в деревню, чтобы оборваться крутым косогором. Придавало этой версии некую устойчивость то обстоятельство, что ржавые прочные баки весьма полезны в крестьянском обиходе: их закапывали в землю на задах огорода, за лето сбрасывали в них сорняки, ботву и прочее, готовя к весне перегной, он же компост – на удобрение… Так или иначе помойка осталась в первозданности.

Разумеется, в Поселке МК шло свое особое, не видимое рассеянному взгляду катящих по шоссе мимо поселка в своих BMW банкиров и чиновников, не зримое постороннему глазу редких дачников и туристов, пульсирующее под внешностью простого быта сокровенное бытие. Люди здесь, в отсутствии внешних событий, жили напряженно, как бы в полуистерике.

Вот чей-то муж пропил из дома будильник и подушку. Под давлением жены, будучи пьян от первачка и расслаблен, он заплетающимся голосом назвал адреса, жена вещи выкупила, но не могло ж этим дело кончиться! Тут начинается сцена картинная, почти оперная, с заламыванием бабских рук, сопровождаемая стенаниями и воем, матом и криками убью, окаянный, у меня на лекарства нету, а больная вся… И это делало интереснее жизнь поселян.

Или чья-нибудь спущенная на ночь собака задушила соседскую курицу.

Мужик гнался за собакой с палкой. От обидчика требовали компенсации. Тот требовал отдать ему курицу. На что тебе, у ней же кровь скрученная, говорил потерпевший. А тебе тогда на што, хитрил провинившийся хозяин псины. Приговор выносило народное вече, состоявшее из соседских баб. И такой случай тоже разнообразил существование.

Или вот незадача: братки из Звенигорода приехали и обложили поселковый ларек непомерной данью. Дело ясное – мафия, все ж телевизор смотрят, только от этого не легче, за пивом теперь о-он куда идти. И тоже тема для обсуждений… Ларек простоял под замком месяца три, потом нашлись новые хозяева, и потекла жизнь по-старому, только лучше: у прежней-то продавщицы никогда под пустые бутылки тары не было. Теперь порожнюю посуду хоть и дешевле стали брать, зато тара есть.

Часто справлялись праздники – и бывшие советские, и церковные, хоть богомольцев здесь не было, до ближайшей церкви полста километров, и новые, демократические. Изредка отмечали поминки: раздавят кого на лесопилке, кого током убьет, этот сам сгорит от зеленого змия, некоторые умирали от старости, но то больше старухи. Поминки всегда проходили весело, с кутьей, самогоном и мордобоем, иногда даже и с гармошкой, мол, покойник музыку любил…

Коттедж возвышался над этим народным озером, скорее все-таки прудом, – отчужденно. Но постепенно волны бесхитростных страстей повседневной простой человеческой жизни стали приплескивать о его кирпичные стены. И прежде всего в форме неожиданных пропаж.

Ну о пропавшей забытой на ночь на крыльце сковороде или корзинке и разговора нет. По-крупному первым пострадал, конечно же, Гобоист -из его подвала исчез велосипед. Он по глупости подвал не запирал -проветривал, надеясь, что вода, стоявшая на бетонном полу, как-нибудь сама собой испарится: совет милиционера Птицына, сам не додумался бы. Вот уж Артур на него, на Гобоиста, уссывался, а Птицын бил себя по ляжкам и на радостях предложил армянскому брату выпить на двоих портвейна. Тот такой напиток не пил, разве что Айгешат, так что раздавили чекушку.

Но вскоре из замкнутого подвала самого милиционера исчезли две канистры с бензином. Его подозрения почему-то пали на Космонавта – и у него и у Милиционера ключи от подвалов почти подходили к замкам друг друга. Но тут пришел электрик Сережа, щуплый, маленький, но на удивление флегматичный, что скорее к лицу людям полным, и сказал:

– И у нас крадут. Запирай не запирай… А на вашем велосипеде во-он на том конце мальчишки катаются, – сказал он Гобоисту. – Я-то думаю – откуда у них такой велосипед? Хотите, пойдем, отнимем, – предложил он безо всякого, впрочем, энтузиазма. Гобоист поблагодарил и обещал подумать.

А ведь он собирался было подарить велосипед как раз этому самому электрику. Тот как-то спроворил ему дополнительную проводку и не взял денег, выпив лишь два стакана водки без закуски, отказавшись от французского сыра, лишь понюхав корочку белого хлеба с маком. Гобоист сел на этот самый велосипед один-единственный раз. Руль не поворачивался. Педали оказались тугими. Заболели икры. Велосипед совсем не хотел ехать в гору. С горы он не хотел как следует тормозить. И Гобоист решил, что велосипедное время его юности ушло без возврата.

А теперь, когда узнал о покраже, велосипеда ему отчего-то стало жаль. Он вспомнил, как в детстве он уже гонял так, что рассыпались подшипники; а однажды на даче в Сходне, той самой, что продала мать после отцовской смерти, разогнавшись, не сладил с рулем и упал с моста в реку.

Мост был высокий – маленький Костя пролетел метров пять. Велосипед -всмятку. Руль был закручен в узел, специально не сделаешь. Цепь соскочила с шестеренок, обвилась вокруг рамы. Колеса стали овалами, с одного соскочила резина. Вся конструкция ремонту не подлежала. На самом же будущем гобоисте не оказалось и царапины – так, ушиб колено. Он тогда еще поверил, что родился в рубашке и что его бережет Бог… Но ничего этого он не стал рассказывать электрику.

Узнавая о соседских пропажах, Артур только посмеивался: его кудлатая, как лайка, немецкая якобы овчарка – после долгих совещаний армяне назвали ее Арафат, сокращенно Ара – днями носилась по участку, прыгала на сетку и, завидев Гобоиста, рвала металл зубами.

Хитрый милиционер Птицын решил расставить на воров ловушку. Он пил очень много пива и стал выставлять пакеты с пустыми бутылками на крыльцо. Расчет его был таков: едва вор позарится на тару, как бутылки зазвенят, Птицын проснется – и не уйти татю от меча правосудия. Птицына только похохатывала и была права в своем скепсисе: бутылки продолжали исчезать, но совершенно бесшумно.

К Птицыной зачастила агроном Валя, жившая через дом от Коттеджа. Милиционерша однажды посоветовалась с ней по поводу каких-то посадок, потом они выпили, потом спели, и теперь каждое воскресение устраивали на птицынском балконе веселую гулянку – с прослушиванием магнитофронных записей Аллы Пугачевой, затем – с хоровым самодеятельным пением: