Этгар Керет - ЯОн

Книга стоила семь долларов. У меня была только сотенная. У негра не было сдачи.

— Постереги книги, — сказал он, — а я подскочу в тот газетный киоск напротив, разменяю.

Моя подруга прошептала мне на иврите, чтоб я не позволял ему уходить.

— Сто долларов для негра целый капитал, — сказала она, — он перейдет сейчас дорогу, и ты можешь проститься с деньгами.

Но я ничего ему не сказал. Человек ведь оставил на тротуаре чуть ли не сотню книг. Сто книг — это семьсот долларов, я знал, что он вернется. И он действительно возвращался. Он, улыбаясь, переходил дорогу и помахивал нам десятками. Мне очень захотелось бросить что-нибудь язвительное моей подруге, но именно в эту секунду на него наехал грузовик.

Он умер на месте. Это можно было понять хотя бы потому, что сам он лежал на животе, но его глаза были устремлены в небо. Он все еще улыбался, и это было страшно. Водитель грузовика, который его задавил, был худой во всем теле, кроме живота. Издалека он был похож на змею, заглотившую теннисный мячик. Он упал на колени рядом с грузовиком, рыдал и громко умолял господа о прощении, пока не приехала полиция и увезла его. Еще раньше приехала скорая. Врач закрыл негру глаза и попытался разжать пальцы, державшие деньги, но они были сжаты намертво. В конце концов, не осталось ничего иного, как забрать его в машину с нашей сотней, разменянной по десятке, и скорая уехала.

Когда прибыли полицейские, моя подруга сказала, что я обязан сказать им о деньгах — там, в больнице, их приберут к рукам или пустят на благотворительность. Мне это было уже абсолютно все равно, только хотелось поскорее уйти оттуда, но я знал, что у нее это принцип, и она не уступит. Тогда я подошел к старшему и объяснил ему, в чем дело. Он обругал меня и велел убираться с глаз долой. Я не считаю, что он прав. Моя подруга сказала, что я должен настаивать на своем, но во второй раз он был еще менее симпатичен, и сказал, что если я не заткнусь, он арестует меня за нарушение общественного порядка. Потом они, вместе с этим брюхастым худобой, сели в патрульную машину и уехали. Моя подруга заставила меня забрать с тротуара пятнадцать книжек, на положенную нам сумму плюс компенсация в размере пяти долларов за то, что нам некуда их девать, и повела меня в гостиницу.

Ночью мне не спалось, и я читал эту книгу, по главе из каждого экземпляра. На следующий день утром я сказал ей, что не буду учить психологию. Она сказала мне, что все так происходит потому, что я не знаю чего я хочу от жизни, и в довершение всего, я слишком худой, да еще и фраер. И сейчас, так как я слишком поздно сообразил, денег за регистрацию мне не возвратят. Когда мы вернулись домой, она же оставила меня, и я начал писать сценарий.

В сценарии рассказывалось о близнецах, которые родились у негритянки и белого. Один из близнецов был черный, а другой — белый. Белый дед близнецов ненавидел негров, и поэтому, когда они родились, он поджег их дом, и мать умерла. Муж вскочил в горящий дом спасать ее, но он тоже погиб. Только близнецы уцелели. Эти близнецы были разлучены и выросли в разных городах. Но в глубине души они всегда знали, что они не одиноки и что, в конце концов, встретятся. И действительно, через сорок лет после расставания, они встретились, однако при очень прискорбных обстоятельствах. Так как белый брат случайно задавил грузовиком брата-негра. Только вот что: за мгновение до того, как на него наехал грузовик, негр понял, что встретил своего близнеца, и поэтому умер с улыбкой счастья. Эта улыбка поддерживала его брата на протяжении всех тех долгих лет, когда его опускали в тюрьме.

Моя бывшая подруга тем временем нашла себе нового приятеля, его звали Дови, он учился на медицинском. Я спросил его, может ли такое случиться, чтобы родились близнецы, один из которых негр, а другой — белый. Он сказал, что нет, и поэтому, если у меня есть хоть капля профессиональной честности, я должен похоронить этот сценарий навсегда. Он это говорил, и у него вздулась вена на лбу, и было видно, как пульсирует кровь. Я думаю, что он просто ревнует.

Обычно мы не целуемся в людных местах. Сесиль, несмотря на весь ее выпендреж, на одежду, которой почти нет, и на весь ее рыжий характер, в конце концов, страшно застенчива. А я из тех, кто улавливают любое движение вокруг них, и кому никогда не удается забыть, где они находятся. Но, надо признаться, тем утром это мне все-таки удалось, и мы с Сесиль вдруг сообразили, что обнимаемся и целуемся за столиком в кафе, прямо как пара десятиклассников, пытающихся публичном месте присвоить себе немного интимности.

Когда Сесиль пошла в туалет, я одним глотком прикончил кофе, а оставшееся время использовал для приведения в порядок одежды и мыслей.

— Вам повезло, — раздался рядом со мной голос с тяжелым начальственным акцентом.

Я повернулся на голос. За соседним столиком сидел пожилой мужчина в бейсболке. Все это время, пока мы целовались, он был совсем близко, на расстоянии вытянутой руки от нас, и мы обжимались и стонали ему прямо в омлет с беконом, даже не обратив на это внимания. Это было очень стыдно, но не было никакого способа исправить ситуацию, не усугубляя ее при этом. Я послал ему растерянную улыбку и кивнул головой.

— Нет, в самом деле, — продолжил старик, — редко кому удается сохранить это и после свадьбы. У многих это просто исчезает сразу же после свадьбы.

— Вы правы, — я продолжал улыбаться, — мне везет.

— Мне тоже, — засмеялся старик и поднял руку с обручальным кольцом на пальце. — Мне тоже, сорок два года мы вместе, и еще даже не начало надоедать. Вы знаете, по работе мне приходится много летать, и каждый раз, когда уезжаю, признаюсь Вам, мне просто хочется плакать.

— Сорок два года, — вежливо присвистнул я, — она, конечно, нечто.

— Да, — кивнул старик. Я видел, что ему хочется вытащить фотографию, и вздохнул с облегчением, когда он отказался от этой мысли. С каждой минутой ситуация становилась все более конфузливой, хотя было ясно, что намерения у него добрые.

— У меня есть три правила, — усмехнулся старик, — три железных правила, которые помогают мне сохранить свежесть. Хотите их услышать?

— Конечно, — сказал я, — и знаками заказал у официантки еще кофе.

— Первое, — старик воздел палец, — каждый день я стараюсь отыскать что-то новое, что я в ней люблю, хотя бы самую малость. Вы знаете, как она отвечает по телефону, как она повышает голос, когда делает вид, что не понимает, о чем Вы говорите, — вот такого рода вещи.

— Каждый день? — сказал я. — Это, наверняка, трудно.

— Не очень, — засмеялся старик, — нет, когда втянулся. Второе правило — каждый раз, когда я встречаю детей, а теперь и внуков, я говорю себе, что половина моей любви к ним — это она. И последнее правило, — продолжил он после того, как Сесиль вернулась из туалета и устроилась рядом со мной, — когда я возвращаюсь из поездки, я всегда привожу своей жене подарок. Даже если отсутствую только один день.